Книга Сердцеед в Венецианской паутине, страница 79 – Натали Карамель

Он растворился в толпе так же внезапно, как и появился. Люди тети Элизы сработали чётко. Это вселяло слабую, но надежду.

Путь в Нормандию занял несколько дней. Дорога казалась бесконечной. Каждый скрип колёс, каждый шаг лошади приближал меня не к дому, а к горькому напоминанию о моём положении. Я возвращался не в Шато де Виллар, где мы с Еленой провели те два коротких, украденных у судьбы дня после свадьбы. Не в место, где осталась её тень. Я ехал в имение де Вольтер — часть её наследства, поместье, в котором она никогда не жила, которое видел лишь пару раз в жизни. Это был не дом, а безопасная ячейка в огромном улье, который плела моя тетушка.

И вот, наконец, знакомый по описанию поворот. Высокая ограда из темного камня, не столько замок, сколько солидное, хорошо защищённое поместье. Чужое место. Я смотрел на него без радости. Это была не крепость, а укрытие. Потайная клетка для человека, которого официально не существовало.

Ворота отворились после недолгого переговора Луи со стражником. Нас встретила не толпа слуг, а всего несколько человек во главе с пожилой, сухопарой экономкой с ключами у пояса. Мадемуазель Клер. Её лицо, обычно непроницаемое, дрогнуло от изумления и… испуга.

— Месье граф! Вы… вы живы! Мы получили известия… ужасные известия…

— Они ошиблись, мадемуазель, — холодно пресёк я её. — Но для внешнего мира граф де Виллар мёртв. Запомните это. Любая оплошность будет стоить дорого.

Её испуг сменился почтительной, но напряжённой собранностью. Она молча кивнула. Слуги были малочисленны и сдержанны — как и полагается в доме, где настоящая хозяйка отсутствует годами. Люди тети. Её тихая армия.

Я вошёл в холл. Высокие потолки, дорогая, но строгая мебель, портреты незнакомых мне предков де Вольтеров по стенам. Всё было безупречно чисто, пахло воском, травами и… абсолютной, звенящей пустотой. Здесь не было ничего от неё. Ни намёка на её присутствие, ни отголоска её смеха. Это было просто место. Убежище. И в этой отстранённости была своя горькая правота. Я не ждал её здесь и не увидел. Мои воспоминания о ней были навсегда привязаны к нашему шато, откуда меня выдернули по приказу короля, а её, тремя днями позже, увезли в Версаль.

Меня проводили в кабинет. Комната была просторной, но безличной. На столе лежали свежие карты, чернильница, бумага — всё необходимое и ничего лишнего. Всё для работы, ничего для жизни.

— Твоя тетушка… — протянул Луи, разминая затекшие плечи. — Она словно паук, плетущий невидимую паутину от самого Версаля до этой богом забытой норы. И я, черт возьми, рад, что эта паутина сегодня на нашей стороне.

Я поднялся по широкой лестнице. Мадемуазель Клер почтительно распахнула дверь в главную спальню — спальню графини.

— Мы приготовили для вас эти покои, месье граф…

Комната была огромной, холодной и абсолютно безличной. Роскошная кровать под балдахином, тяжёлые гардины. Ничего своего. Ничего нашего. Я вышел на балкон. Отсюда открывался вид на ухоженный парк, на поля. Её земли. Но не её дух. И не моё сердце.

Я сжал перила, чувствуя, как холод камня пронимает ладони. Гнев, острый и ясный, наконец-то прорвался сквозь апатию. Они отняли у нас всё. Даже право на память.

Вечером мы собрались на кухне — самом тёплом и, как ни странно, самом живом месте в этом мёртвом доме. Ужин был простым и сытным: похлёбка, хлеб, сыр. Луи, Оттавио и Катарина ели молча, поглощённые усталостью и чувством временного, но хрупкого покоя.