Книга Летний сад, страница 319 – Полина Саймонс

Это время веселья…

Александр воображал кремовую нежную кожу над тонкими чулками. Сегодня, вопреки всему, о чем они говорили, – вопреки всему, – когда они остановились перед светофором, он просунул забинтованную руку под ее юбку и скользнул до местечка между чулками и поясом, чтобы кончиками пальцев коснуться восхитительной частицы ее бедра. Ее кожа была холодной. Они ехали в его грузовике. Татьяна и Энтони вместе устроились на пассажирском сиденье. Татьяна хотела пропустить его вперед, когда они садились, но мальчик возразил, что ни за что не сядет в какую угодно машину прежде матери: «Ты первая, мама, как всегда». И теперь она сидела рядом с Александром, неподвижная, как глыба льда. И столько всего пробудилось в груди Александра, что ему пришлось убрать руку.

Они ехали в молчании.

– Как я выгляжу? – спросила Татьяна.

Они ехали на вечеринку к Шеннону и Аманде. Весь сезон был полон такими событиями – веселыми приемами, что следовали один за другим. Александр гадал, будет ли там Джонни; Джонни был ему нужен для оправдания вероломства. Александр не смог до него дозвониться в течение дня. Он думал, был ли некий смысл в том, чтобы сохранить целомудрие своего грузовика. Послушай, я не мог позволить какой-то шлюхе сидеть в моем грузовике, в нем я вожу свою семью вечерами, вот как сегодня, это ведь правильно, да? Сохранять верность грузовика? Потому что ты ведь этого хочешь?

– Хорошо, – ответил он наконец, неловко держа руль.

– Не слушай папу! – заявил Энтони. – Он никогда не находит нужных слов. Ты будешь самой красивой мамой на вечеринке.

– Спасибо, сынок.

Александр вдруг заговорил:

– Энтони, я хочу тебе кое-что сказать. В сорок первом, когда я познакомился с твоей мамой, ей шел семнадцатый год, и она работала на заводе имени Кирова, самом большом военном заводе в Советском Союзе. Знаешь, что она тогда носила? Ужасную коричневую шерстяную кофту своей бабушки. Кофта была изношенной и залатанной и на два размера больше, чем нужно. И хотя был июнь, на ней была огромная черная юбка ее сестры, из колючей шерсти. Юбка висела до лодыжек. А слишком большие черные хлопковые чулки сползали на темные рабочие ботинки. Руки у нее почернели, отмыть их было невозможно. И пахло от нее бензином и нитроцеллюлозой, потому что она целыми днями делала бомбы и огнеметы. А я все равно приходил каждый день, чтобы проводить ее домой.

Энтони засмеялся:

– Ну, ты тогда был без ума от мамы, но не думаю, чтобы тебе захотелось и теперь увидеть ее в сползающих черных чулках и чтобы от нее пахло нитроцеллюлозой, а, пап?

– Я хочу сказать, что это не имеет значения, сынок.

Татьяна обхватила себя руками и смотрела прямо вперед.

Энтони внезапно всмотрелся в мать, бросил взгляд на отца – и отвернулся. Они замолчали. Александр сосредоточился на дороге. А что еще оставалось?

Тра-ла-лаааа.

В доме Шеннона и Аманды Татьяна сразу отправилась на кухню, чтобы помочь женщинам, выносившим подносы с едой, винные бокалы, маленькие закуски. Там раздались шумные охи и ахи в адрес стоической жены, вытаскивавшей шипы из ладоней мужа.

– Руки сплошь изранены? – спросил Шеннон. – Абсолютно в клочья? Джонни, иди сюда, посмотри, что с нашим Александром! Ох черт, да он несколько недель не сможет удержать стакан с пивом!

– Да ладно, – возразил Джонни, усмехаясь. – Уж так и стакан с пивом? А что он будет делать вечером в пятницу?