Онлайн книга «Летний сад»
|
Он опустил руки, лежа на ней, прикрывая ее, его лицо над ее лицом, а она под ним, такая маленькая, и смотрит на него под черной луной. – Ты действительно думаешь, я позволил бы тебе бросить меня? – прошептал Александр. – Разве ты не помнишь, что я тебе сказал в Берлине? Когда мы заблудились в лесу, восстав против судьбы? – Да, – прошептала в ответ Татьяна, обнимая его за шею и закрывая глаза. – Ты сказал, что уже отпустил меня однажды. Но на этот раз мы или будем жить вместе, или вместе умрем. – Верно, – кивнул Александр. – И на этот раз мы живем вместе. Из ее глаз полились слезы. Он наклонился и поцелуями попытался согнать печаль с ее лица. – Милая, родная моя, – шептал он по-русски, – любовь моя, колыбель и могила моя… жена моя любимая, жизнь моя, любовь моя… прости меня. Прости меня, Таня… прости меня и помилуй… Он шептал и шептал в ее разбитое лицо, в ее разбитые губы. – Что? Я не могу расслышать, что ты говоришь? Александр на двух языках шептал: – Я воспеваю наш брак. Он встал на колени между ее ногами: – Детка, Татьяша, жизнь моя… – Он прижался лбом к ее сердцу. – Моя колыбель и моя могила, моя жена, единственная женщина, которую я когда-то любил… я виноват. Прошу, Таня, помоги мне. Прояви милосердие. Пожалуйста, прости меня… Он лег рядом с ней, просунув левую руку под ее голову. Его правая рука ласкала Татьяну. Он целовал ее тело от макушки головы до кончиков пальцев на ногах, целовал все внутри ее. Его нежные пальцы касались ее. Его большие руки держали ее. И в какой-то момент, когда его теплый кающийся рот без передышки целовал ее, Татьяна в отчаянии застонала, внезапно возбуждаясь в печали, и прошептала: – Я прощу тебя. – Но ты скажешь что-нибудь прямо сейчас, нет? – Да, прямо сейчас, кое-что… Она приподнялась, прижалась к нему, тоскующему, сжала его черноволосую голову и заплакала. – Александр, ты разбил мое сердце. Но за то, что ты нес меня на спине, тащил на санях меня, умирающую, за то, что отдавал мне последний кусок хлеба, за твое тело, которое искалечили из-за меня, за сына, которого ты мне подарил, за те двадцать девять дней, что мы прожили как райские птицы, за пески и вина Напы, за все те дни, когда ты был моим первым и последним вздохом, ради Орбели – я прощу тебя. И тогда он наконец вошел в нее. Это было воссоединение. Ох, Шура… Ох, Таня… Так оно и было. А потом они лежали рядом, грудь к груди, живот к животу, все еще соединенные, спаянные, скованные, сплавленные друг с другом, и их губы едва касались друг друга, и они едва дышали, горели бок о бок, душа в душу. Она обнимала его. Он обнимал ее. Глаза у обоих были закрыты. Они не спали три дня, а теперь наступало утро субботы. Она поцеловала его пульсирующее горло, погладила влажную спину. Его теплые израненные руки обхватили ее посиневшее лицо, и он сказал: – Милостивый Боже, неужели у нас в самом деле будет… ребенок? – Да, Шура, да, муж мой. У нас действительно будет ребенок. В эту ночь, когда многое случилось впервые, Александр сделал то, чего не делал с сорок третьего года, когда узнал, чья кровь течет в его почти обескровленных венах. Он заплакал. Татьяна уволилась из Мемориального госпиталя Финикса. |