Книга Летний сад, страница 379 – Полина Саймонс

Они сидели, прислушиваясь к ветру. В долине внизу всегда горели огни, словно там каждую ночь было Рождество. А в их большом доме было спокойно, здесь, посреди серо-коричневой и синеватой пустыни, в молчании таинственных гор.

– Ты волнуешься? – спросила Викки. – Не можешь спать. Не удивлюсь. У меня кое-что есть, если хочешь. Я тоже не могу спать, когда обеспокоена. Я уже приняла одну. Минут через тридцать засну, наверное.

– Нет, мне ничего не нужно. Для нас это тянется уже месяцы. А на тебя вдруг обрушилось.

Она затихла, а потом снова заплакала, заплакала так, словно у нее вырывали сердце. Александру хотелось сказать: «Тсс, тише…», – но голос его подвел. Однако немного погодя он прошептал:

– Что происходит Викки?

– Ох, Александр… – выдохнула она.

Ох, Александр?

Текли минуты.

Глубоко вздохнув, Александр заговорил:

– Викки, я по три раза на неделе говорю с твоим мужем, чтобы узнать, есть ли какие новости об Энте. Мне нужно, чтобы ты сказала… – Он еще раз вздохнул. – Есть ли что-то такое, о чем Рихтер подозревает и что мешает ему помочь мне по-настоящему, от чистого сердца?

Ненакрашенными губами Викки прошептала:

– Нет. Ничего такого.

– Ты прежде говорила: «Мой муж знает все».

– Но не это.

Прошло еще несколько минут.

– Мне так жаль, Александр. Я от стыда и смотреть на тебя не могу. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.

– Викки, тот день, когда я начну осуждать тебя, будет моим тяжким днем у ворот ада. – Он старался не выдать своего неодобрения, своего недовольства.

– Как ты думаешь, Таня меня осуждает?

– Не за что осуждать. И полагаю, в такой момент она и не думает об этом.

Они еще посидели.

Снова заплакав, Викки сказала:

– Я много лет так хорошо притворялась.

– Определенно. – Александр беспокойно качнул головой. – Вы оба… Но как вообще ты могла?..

Она молчала, и Александр, обеспокоенный этим молчанием, посмотрел на нее и лишь еще сильнее обеспокоился, увидев, что она склонилась, опираясь на длинные руки дрожащим телом. Александр кое-что знал об этой позе боли. Он развернул свой стул, чтобы сидеть лицом к ней.

– Ладно. Успокойся. – Он помолчал, легонько поглаживая ее. – Викки, о чем ты думала? Я не понимаю, как именно ты допустила подобное.

Викки слегка собралась, заговорила, тщательно подбирая слова.

– Я не допускала. Я сопротивлялась с того момента, как ему исполнилось семнадцать.

– Семнадцать? О боже, Викки!

– Он просто не признавал отказа. Я ему это твердила с самого начала. Энт, какого черта ты думаешь? Ты что, совсем свихнулся? А он говорил – да.

Александр закрыл глаза. Семнадцать! Викки замолчала.

– Не бойся меня, – сказал Александр с горестным вздохом, сжимая руку Викки. – Я не Таня. Я тоже когда-то был подростком, а теперь я мужчина. И как мужчина я понимаю. И как подросток я понимаю. Просто… расскажи мне, что произошло.

– Я больше года упорно сопротивлялась ему, вот что произошло. – Викки говорила так тихо, словно боялась, что горы ее услышат. – Сначала я была потрясена – как и ты; когда я поняла, насколько он серьезен, я постаралась убедить его… Я даже не понимаю, почему я находила причины против этого, их было так много, они выглядели такими неодолимыми. Конечно, я бы не стала их называть тебе или женщине, которая почувствует, что я совершила нечто вроде смертного греха. Но Энтони ничего не говорил, ничего не понимал, ни о чем не заботился. Сказать, что он был настойчив и полностью безразличен ко всем моим убедительным аргументам, – значит ничего не сказать. Он был непреклонен.