Онлайн книга «Летний сад»
|
А потом он уводит их еще дальше в прошлое, в сорок седьмой год. – Посмотрите, какая забавная бабушка! – смеются внуки. – Она что, армрестлингом с дедом занимается? В кадре видно, только как две ее тонкие светлые руки обхватили его мощное темное предплечье и застыли на столе для пикников. Фильм идет дальше. – Она постоянно гонялась за тобой, Энт. – Какая же она была сильная! – Она и теперь такая, – говорит Ребекка. – Пап, ты посмотри на себя, сидишь у нее на коленях, а она тебя целует. Так странно! Сколько тебе тут лет? – Э-э-э… Четыре. – А где дед? Ты нам показываешь все эти пленки постоянно, но мы ни разу не видели его! – Ну, он же держит камеру, так? Вы видели его руку. Чего вам еще? Он же снимал для себя. А она все делала для него, – говорит Энтони. – Да ладно, у вас что, нет ни одной пленки с ним? – Вряд ли. – Пап, ты должен где-то быть! Ну же, покажи нам что-нибудь! Пап, покажи нам деда. Пожалуйста! Энтони неохотно роется в шкафу, где хранятся пленки. Так же неохотно выбирает одну, необычайно ловко действуя единственной рукой, и через мгновение все глубоко вздыхают: на кремовой стене как по волшебству появляется молодой мужчина у бассейна, он надевает футболку, чтобы скрыть израненную спину, когда замечает кинокамеру. Он на трамплине, раскидывает руки, выпрямляется, собираясь нырнуть. В воде светловолосая женщина. Проектор пощелкивает, жужжит. Зубы у мужчины белые, черные волосы влажны, длинноногое мускулистое тело заполняет весь кадр. Заметны смутные очертания темных татуировок. У него широкая грудь, большие руки. Он прыгает далеко, по дуге, и увлекает под воду брыкающуюся женщину. Когда они появляются на поверхности, она пытается отплыть, но он ее не отпускает. И когда они оказываются в кадре вместе, становится видно, какой большой он, и какая маленькая она. Проектор жужжит, фильм идет без звука, просто два тела плещутся в воде, брызгаются, а потом она прыгает ему на руки, и он поднимает ее над головой, и она выпрямляется, в маленьком бикини, раскидывает руки, покачивается, ища равновесия, и на мгновение они оба выпрямляются, и она стоит на его ладонях, прямо над ним. А потом он внезапно подбрасывает ее, толкая назад, и камера дрожит от смеха, и Александр хохочет, а когда Татьяна появляется над водой, она прыгает ему на спину и осыпает поцелуями его шею и голову, а он поворачивается к камере, и кланяется, и машет рукой, и на его лице улыбка. Проектор пощелкивает, жужжит, пленка заканчивается, стена становится белой, и в комнате слышен только тихий шум проектора. – Они были такими молодыми, – шепчет Ребекка. – Как мы, – отвечает Вашингтон. Дети угомонились. Где-то звучит негромкая музыка. Жены и мужья детей заснули. Дети детей спят – даже подростки, уставшие от хоккея на траве, и пинг-понга, и баскетбола, и настольных игр, даже студенты Гарварда спят; даже для них поздно. Главный математик делит спальню с Томми и Энтони-младшим, он со своим пирсингом далеко от невинной Бекки. В доме на вершине холма, за кухонным островком, сидят четверо – в доме, где они выросли. Они устроили полуночный ужин. Холодные тушеные овощи и фаршированная свинина, ломти индейки в пластиковом контейнере. Они пьют старое вино, открывают свежее пиво. Они просто сидят, отдыхая. В этот День благодарения просто засиделись подольше ради покоя, ради мира, ради семьи, ради памяти, ради своего блаженного детства, которое так быстро кончилось. Сидят в тихом оазисе и едят хлеб своей матери. В течение дня, рядом с женами, мужьями, детьми, они говорили о спорте и политике, вооружении и работе, но поздно вечером – никогда. |