Онлайн книга «Татьяна и Александр»
|
Успенский спросил, чувствуют ли жители Люблина тот же запах, что и он, и Александр ответил, что они, вероятно, месяцами чувствовали этот запах каждый день. Лагерь был небольшим и казался почти безмятежным, словно люди покинули его, оставив лишь призраки… И пепел… И кости… И следы газа циклон Б на бетонных стенах. Кости, бедра и ключицы… И смотровые отверстия на стальных дверях. «Баню» с одного края небольшого лагеря. И печи с общей высокой дымовой трубой с другого края. Дорожку, связывающую их. Бараки, их разделяющие. Дом коменданта. Бараки СС. И больше ничего. В полном молчании мужчины медленно прошли по лагерю, склонив голову, а потом остановились в задней части и сняли фуражки. – Не могу себе представить, что это был лагерь принудительного труда, а ты? – спросил Успенский у Александра. – Я тоже не могу. Но помимо печей с белым пеплом и белыми останками человеческих скелетов, там были еще горы белого пепла. Не муравьиные холмики, а дюны, пирамиды белого пепла высотой в два этажа, и вся земля поблизости была усыпана белым пеплом, и на ней росла гигантская капуста. Александр, его лейтенанты, сержанты, ефрейторы и рядовые уставились на пепел и кочны капусты размером с тыкву-мутанта. Кто-то сказал, что никогда не видел таких больших кочанов и что если они возьмут один, то накормят восемьдесят человек. Александр не разрешил солдатам трогать их. В длинном деревянном складе, заполненном туфлями, сапогами и сандалиями всех размеров, он разрешил каждому взять по паре сапог, учитывая то, как трудно было получить обувь в Красной армии, особенно в штрафных батальонах. Обувь была навалена от пола до потолка, на три метра выше проволочной сетки. – Сколько, по-твоему, здесь пар обуви? – спросил Успенский. – Что я, математик? – огрызнулся Александр. – Полагаю, сотни тысяч. Они молча вышли из лагеря, даже не остановившись у ограждения из колючей проволоки, чтобы взглянуть на шпили католических соборов Люблина, находящегося всего в паре километров от лагеря. – С кем, по-твоему, они это сделали, капитан? С поляками? – Гм… поляки, да. В основном польские евреи, думаю, – ответил Александр. – Правда, командование не скажет. Они не хотят, чтобы угасло возмущение советской армии. – Как думаешь, сколько ушло на это времени? – спросил Успенский. – Майданек начал работать восемь месяцев назад. Двести сорок дней. За время чуть меньше того, что требуется женщине на создание новой жизни, они умудрились унести полтора миллиона жизней. Никто не разговаривал, пока они не отошли от лагеря на километр. Позже Успенский сказал: – Подобное место доказывает, что коммунисты правы. Бога нет. – Это не кажется мне творением рук Бога, Успенский, – заметил Александр. – Как мог Бог допустить такое! – воскликнул Успенский. – Точно так же Он допускает извержение вулканов и групповое изнасилование. Насилие – ужасная вещь. – Бога нет, – упрямо повторил Успенский. – Майданек, коммунисты и наука доказали, что Бога нет. – Не могу говорить за коммунистов. Майданек показал нам лишь бесчеловечность человека по отношению к человеку – то, что иногда делает человек со свободой воли, данной ему Богом. Если бы Бог создал всех людей хорошими, это не называлось бы свободой воли, да? И наконец, в задачу науки не входит доказывать, есть ли во вселенной Бог. |