Книга Татьяна и Александр, страница 252 – Полина Саймонс

Парк Тиргартен, знаменитое место в Берлине, стал прибежищем для тысяч берлинских беженцев. Река Шпрее была загрязнена цементной пылью, стеклом, серой, нитратом натрия, принесенными в результате бомбежек, сровнявших с землей центральную часть города.

Пенни была права. Берлин, в отличие от Нью-Йорка, не был зажат на острове неким подобием сигаретной пачки, не был похож на Ленинград, напоминающий четкое чернильное пятно, ограниченное заливом. Берлин расползался по всем направлениям, ощетинившись разрушенными зданиями.

Неудивительно, что сектора так трудно контролировать, подумала Татьяна. Были сотни входов и лишь один выход. Татьяна удивлялась, каким образом Советам удавалось не дать всем немцам сбежать в американский, французский и английский секторы.

– Я говорил вам, это потому, что все немцы в тюрьме, – объяснил Мартин.

– Все немцы?

– Остальные мертвы.

Они встретились с американским военным губернатором Берлина, пожилым бригадным генералом Марком Бишопом из Вашингтон-Хайтс в Манхэттене. Он кормил их, живо интересовался новостями с родины и разрешил Татьяне отправить телеграмму Викки и Энтони (У МЕНЯ ВСЕ ХОРОШО. СКУЧАЮ. ЛЮБЛЮ) и другую – Сэму Гулотте (В БЕРЛИНЕ. ЕСТЬ НОВОСТИ? ПОМОЩЬ?), а также определил их на ночь в хостел. Здание было сильно повреждено, но обитаемо. Внутренние стены частично обрушились, и стекла выбиты. Однако медицинский и военный персонал использовал здание для ночлега, как Татьяна, Пенни и Мартин. У Татьяны и Пенни была отдельная комната. Стоял июнь, было ветрено и прохладно, и входившие люди создавали постоянный шум. Татьяна чутко спала, положив руку на пистолет.

«Александр, защитник безутешных! Александр, защитник невинных, непобедимых, невидимых, непокорных, защитник воина, борца, командира, защитник воды, огня и небес, защитник моей души, пусть Всемогущий явит свою доброту и отнесет меня к тебе, моему солдату танков и траншей, дыма и печали, Александру, защитнику моего счастья и желания, к тебе, где бы ты ни был, – я ищу тебя. Прошу тебя во имя Господа, будь на этой земле, защитник моего сердца!»

На следующее утро в административном офисе Бишопа ее ожидала телеграмма от Сэма.

ВЫ НЕВОЗМОЖНЫ. ДЖОН РАВЕНСТОК. КОНСУЛЬСТВО. ОН ПОМОЖЕТ.

Викки тоже телеграфировала:

ПРИЕЗЖАЙ ДОМОЙ. У НАС НЕТ ХЛЕБА.

Сам Марк Бишоп, стремясь направить Красный Крест в советскую зону оккупации, провез всех троих через Бранденбургские ворота на встречу с генерал-лейтенантом Берлинского гарнизона, являвшимся также военным комендантом Берлина.

– Он не говорит по-английски. Кто-нибудь из вас говорит по-русски или надо пригласить переводчика? – спросил Бишоп.

Мартин кивнул на Татьяну:

– Она говорит по-русски.

– Таня, ты не откажешься переводить? – спросила Пенни.

– Конечно нет. Я постараюсь, – ответила Татьяна, а потом отвела Пенни в сторону. – Пенни, не называй меня Таня, ладно? – прошептала она. – Мы на советской территории. Не называй меня моим русским именем. Зови меня медсестра Баррингтон.

– Я не подумала, прости, – с улыбкой сказала Пенни. – Все эти амуры, наверное, ударили мне в голову.

– Ты сделала сегодня укол пенициллином? Вчера ты забыла.

– Сделала. Мне уже лучше. Слава богу, что есть пенициллин, да?

Вся сжавшись, Татьяна грустно улыбнулась.

Здания на бульваре Унтер дер Линден округа Митте, относящегося к кварталу, где размещалась советская армия, были такими же ветхими, как хостел, в котором ночевала Татьяна. Ее больше всего поражали не разрушения, а полное отсутствие реконструкции через год после окончания войны. Нью-Йорк, который даже не бомбили, лихорадочно застраивался, словно устремляясь в следующее столетие. Восточный сектор Берлина был закоснелым, разрушенным и печальным.