Книга Татьяна и Александр, страница 299 – Полина Саймонс

Она лишь беспомощно произнесла:

– Прошу тебя…

– Ты лишишься нашего сына, – продолжил Александр, – мальчика, который может изменить мир, когда вырастет. И лишишься меня. И ты, потеряв передние зубы, лишившись ребенка и мужа, сломленная и бесплодная, униженная бесчеловечным обращением, вернешься в свою квартиру на Пятой Советской. Ты выбираешь это? Я не видел твою жизнь в Америке, но скажи мне: это твой выбор?

– Ты выжил. Я тоже выживу, – мрачно, но решительно заявила Татьяна.

– Это ты выживала! – прокричал Александр. – Ты не умерла по тому сценарию, да? Хочешь смерти? Это другое. – Он выпустил ее и отошел в сторону. – Смерть, ладно. Ты умрешь от холода, от голода. Ленинград тебя не убил. Колыма убьет наверняка. Девяносто процентов заключенных там умирают. Ты умрешь от аборта, или инфекции, или перитонита, или пеллагры, или туберкулеза, который наверняка убьет тебя, или тебя изобьют до смерти после группового изнасилования. – Он помолчал. – Или до.

Она закрыла уши ладонями.

– Господи, Шура, перестань! – прошептала она.

Он содрогнулся. Она тоже вздрогнула.

Александр привлек ее к себе, прижал к груди. И хотя каждый его выдох казался ей исходящим из горла со стеклянными шипами, ей стало лучше в его объятиях.

– Таня, я выжил, потому что Бог сделал меня сильным. Никто не мог подобраться ко мне. Я стрелял, я дрался, не боясь убить любого, кто приблизился бы ко мне. А ты? Что могла бы сделать ты? – Он накрыл ладонью ее макушку, приподнял за подбородок ее лицо, потом отвел ее руки, подтолкнул, и Татьяна упала на кровать; сев рядом с ней, он сказал: – Ты не в состоянии защитить себя от меня, а ведь я люблю тебя так сильно, как может мужчина любить женщину. – Он покачал головой. – Татьяша, тот мир не предназначен для женщины вроде тебя, поэтому Бог не послал тебя в него.

Она дотронулась до его лица.

– Но зачем было Ему посылать тебя в тот мир? – спросила она с затаенной горечью. – Тебя, лучшего из мужчин.

Он не хотел больше говорить. Она хотела, но не могла.

Александр пошел в душ, а она свернулась калачиком в кресле у окна.

Выйдя с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, он сказал:

– Не посмотришь мою рану? Кажется, там инфекция.

Он был прав, будучи знаком с подобными вещами. Он сидел не шевелясь, когда она делала ему инъекцию пенициллина и обрабатывала раны на груди и плече карболовой кислотой.

– Я наложу швы. – Она достала хирургическую нить и вдруг вспомнила, как с помощью хирургической нити вышила эмблему Красного Креста на финском фургоне, в котором выехала из Советского Союза.

Ее тогда качало от слабости, и она не сумела спасти Мэтью Сайерза.

– Не накладывай швы, уже прошло много времени, – сказал Александр.

– Нет, это необходимо для предотвращения инфекции. И быстрее заживет.

Она достала шприц, чтобы сделать местную анестезию.

– Погоди, Таня! – Александр взял ее за руку. – Дай мне сначала сигарету.

Она наложила восемь швов. Закончив, прижалась губами к его ране.

– Больно? – прошептала она.

– Я ничего не почувствовал, – ответил он, затягиваясь сигаретой.

Татьяна перевязала его плечо, руку до локтя, перевязала другую руку, обожженную порохом. Ей не хотелось, чтобы он так близко от себя видел ее заплаканное лицо. По его дыханию она понимала, как трудно ему слушать ее, быть рядом и не прикасаться к ней. Она знала, он не может заставить себя прикоснуться к ней, потому что приближался конец их испытаний.