Книга Призрачная империя, страница 62 – Рина Харос

Когда все домочадцы уселись за стол, отец взял бокал с вином, приподнял его над столом и громко начал произносить тост, от приторности которого уже на первых словах начало скрипеть на зубах:

– Надо сказать Богу спасибо за то, что сегодня, за этим праздничным столом, собрались все те, кто так дорог сердцу. – От меня не ускользнуло, как на этих словах лицо Гриши скривилось, будто он съел лимон разом. – Безумно рад ощущать атмосферу праздника в семье, в которой царит счастье, любовь, уют. Пусть каждый загадает свое заветное желание, написав на бумажке, и сожжет в стакане, выпив содержимое до дна.

Каждый взял по небольшой бумажке, которые лежали посреди стола, кусок угля и принялся писать то, чего требует душа. Первым закончил Гриша – почти моментально свернул лист и поднес к свече, одиноко стоящей поблизости. С дьявольским умиротворением смотрел за тем, как сгорает желание, а затем бросил его в вино – бумага зашипела, но опала пеплом на дно.

Часы отбили двенадцать раз. Новый год взял бразды правления в свои руки. Домочадцы подняли свои бокалы и чокнулись, разлив пару капель на скатерть.

– За возмездие – такое сладостное и желаемое сердцу. За тех, кто был ко мне добр. Во славу Господа нашего.

Слова Гриши повисли в воздухе. Улыбка брата напоминала звериный оскал, а сам он казался в пламени свечи дьяволом, который пришел под покровом ночи за душами, утонувшими в собственных грехах.

Сколько бы ни силился – не мог стереть довольного оскала с лица, чувствуя, как страх и непонимание со стороны отца и брата разлетаются по воздуху, подобно облаку пыли. Я сдерживал непосильную ненависть – стоит выказать ее, и это примут за слабость. Они знали, догадывались, что изменения, которые произошли некогда в молчаливом и послушливом мальчике, не соответствуют тому, что они видят сейчас.

«Твои мысли, поведение, слова не соответствуют возрасту. Слишком рослый, чтобы называться мальчиком. Слишком мал, чтобы называться мужчиной». Именно это я слышал зачастую в стенах монастыря, проходя мимо особо болтливых монахинь.

Произнеся тост, я благосклонно склонил голову и усмехнулся, заметив, как сменилось выражение лица домочадцев: отец – плохо сдерживаемая злость; Андрей – удивление и страх от непонимания, что предзнаменуют слова некогда благополучно сплавленного брата; мать – подступающие слезы – верный призрак раскаяния и чувства вины.

– Что же вы понурили головы? Не желаете продолжать праздник? Или маска лицемерия наконец-то пала с ваших лиц?

– Замолчи.

Я улыбнулся так широко, что свело скулы. Наконец-то отец начал выказывать истинное лицо, за которым бесы несколько лет наблюдали и впитывали каждый акт насилия в стенах родного дома, совершаемого ненавистным мужчиной.

– Бог одарил человека свободой по образу Своему, но Божественная свобода отличается от человеческой тем, что она абсолютна. Если Создатель вкладывал такие слова в свои пророчества, то отчего ты так побледнел, отец? Не этого ли желал: нерадивый сын, что не может запомнить простой молитвы, осквернитель рода, наконец-то нашел путь к единству Бога, и теперь воздастся каждому по заслугам.

– Что за чушь ты несешь? – почти что взревел родитель, ударив кулаком по столу, отчего посуда на нем содрогнулась. Сестры радостно взвизгнули, не поняв, что означает жест отца. Мать поднялась со стула и, взяв дочерей за руки, повела в другую сторону, чтобы не разжигать огонь ненависти еще сильнее. Андрей вжался в спинку стула, с интересом наблюдая за начинающейся перебранкой.