Книга Ариадна из чугуна и стали, страница 42 – Виолетта Орлова

– Папаша любит ночные развлечения. А потом дрыхнет до полудня, – небрежно произнес он, сопровождая свои слова пошловатой улыбочкой. – Я пойду с вами.

Небольшой группой они проследовали к самому красивому и дорогому купе Ариадны, Грейс не удивилась бы, если ватерклозет начальника поезда был отлит из чистого золота. Зачем людям такая роскошь, если они все равно будут смывать туда собственные нечистоты? Лучше бы облекали в золотую броню праведности свои сердца, а не бездушные предметы.

Купе начальника оказалось незапертым. Предварительно постучав, Грейс, в сопровождении тумбообразных констеблей, отважно шагнула внутрь. Роскошь сразу же ударила по глазам: стены, мебель, потолок были сделаны из ценных пород дерева – дуба, клена. Купе освещалось позолоченными бра, по углам стояли изящные фарфоровые вазы, стрельчатое окно хмурилось пасмурным утром, на стене красовался огромный портрет самого начальника поезда, дабы тот имел возможность лицезреть себя не только в зеркало. Помимо этого, чтобы картина не казалась слишком плоской – в противоположном углу возвышалась прекрасная скульптура господина Риваля, которая, как думалось Грейс, все же немного приукрашивала достоинства оригинала.

Так выглядел зал приема, за ним следовали кабинет и опочивальня.

С грациозностью дикого зверя Грейс почти бесшумно прошлась по дорогому ковру, вдыхая грудью приятные ароматы пачули и кориандра. Однако ноздри ее уже затрепетали в волнении, ибо ко всем этим прекрасным благовониям примешивался еще один запах, куда менее приятный, который казался здесь явно лишним. Именно так пахнут проблемы.

Кабинет начальника поезда спал в мертвенной неподвижности: несмотря на то, что картинка за стеклом беспрерывно менялась, он сам застыл, точно вековой склеп. Занавеси паутиной закрывали окна, свет фонаря едва пробивался сквозь мрак, устрашающий лик дубового стола острым углом выступал на вошедших, точно угрожая. За ним в покойной позе сидел и сам хозяин. Луи Риваль был изысканно одет, выбрит до синевы, из кармана его клетчатого пиджака небрежно свисала золотая цепочка от часов, голова мужчины отклонилась на спинку стула, точно он уснул, набухшие веки закрывали глаза. При первом взгляде на его расслабленную позу создавалось впечатление, что он, притомившись после бюрократической волокиты, решил подремать под мерный стук колес. Что-то, однако же, было не так. И вот это самое «не так» остро ощутилось всеми без исключения: и профессионалам, и Жану, который застыл на месте и непонимающе таращился на родителя. Грейс краем глаза внимательно наблюдала за ним: зрачки красавчика расширились, лицо побледнело, губы беззащитно дрогнули – точно у ребенка, который понимает, что его скоро накажут. Грейс стало немного жаль Жана; даже факт его принадлежности к мужскому полу не ослаблял этот сострадательный, почти материнский импульс. Вряд ли богатый капризный сынок умеет справляться с жизненными трудностями: родители, потакая любым желаниям своих чад, увы, невольно лишают их этой важной способности. Точно в ответ на ее мысли раздался неприятный звук опорожнения желудка – и шелковый малиновый ковер пришел в негодность. Грейс брезгливо поморщилась, жалость улетучилась, как пар из дырявого котла.

– Позовите судмедэксперта, – властно приказала Грейс. – Луи Риваль мертв.