Книга Ариадна из чугуна и стали, страница 81 – Виолетта Орлова

***

Утро стояло недоброе: беспокойный ветер разносил по пустоши пепел, проказливый туман скрывал подножие холмов, и те беспризорными островами выглядывали из молочного океана. В звенящей тишине таилась скрытая угроза. Смельчаков никто не провожал. Беззаботные пассажиры либо дремали, либо приводили себя в порядок к обеду, а иные еще с ночи играли в своих купе в лото и фанты; им казалось, будто спасение само придет, без малейших усилий с их стороны. Зачем, в сущности, перенапрягаться, когда для этого есть рабочий персонал? Зачем вообще жить, когда можно просто откинуться на удобном механическом сидении, дымя папиросой, и сквозь полуприкрытые глаза лениво поглядывать, как вокруг проносится шумливый вихрь жизни, впрочем, никак не затрагивая их самих. Поезд ехал, они дремали, поезд встал – они без малейших раздумий продолжили это «увлекательное» занятие.

Элли не относилась к числу праздных пассажиров, ибо с самого утра была уже на ногах. Она не потрудилась взять с собой багаж, миниатюрный шатлен на поясе вполне ее устраивал. Когда девушка отважно шагнула из поезда в предрассветную темень, то ей стало страшно, как никогда в жизни. За спиной оставалась теплая и уютная берлога, которую она должна покинуть, и все ради чего? Элли пока не представляла. Просто надеялась, что рядом с Кеем она сможет вспомнить прошлое. Иногда, чтобы узнать себя, люди принимаются копаться в своих проблемах и переживаниях; что и говорить, она сама, как психолог, частенько прибегала к этому способу. Но за то короткое время, что она в осознанном состоянии провела на поезде, Кей научил ее кое-чему полезному: оказывается, себя можно обрести в том числе и в других людях.

Сын машиниста, кстати, уже стоял, небрежно прислонившись спиной к стальному боку Ариадны, где была выведена зловещая надпись: «Не пить. Вода отравлена^[50]». Облаченный в невзрачный шерстяной костюм, длинные серые сапоги, в специальных защитных очках с дымчатыми стеклами и чистящими щеточками, он почти сливался с местным пейзажем. Рядом с ним под стать своему хозяину небрежно валялся холщовый вещмешок, а в руке Кей держал керосиновый фонарь и корзину с такими же защитными очками. Поминутно он бросал обеспокоенный взгляд на часы. Увидев Элли, он снял очки и улыбнулся. Вышло почти дружелюбно.

– Остальные опаздывают? – поинтересовалась Элли, зябко поведя плечами.

– Кто это опаздывает? – возмущенно фыркнул кто-то медвежьеподобный, а когда обладатель грозного голоса вышел из тумана, то Элли узнала поездного механика, одетого в такую мешковатую одежду, что он и сам напоминал громадный мешок, набитый чем-то очень тяжелым. – Мы-то люди простые, собираемся быстро, – фыркнул он, сплюнув табак на землю. – А вот господа из первого класса изволят опаздывать.

Впрочем, «господа» не заставили себя долго ждать. Они выходили с почти одинаковыми недовольными минами, останавливались и зябко кутались в свою одежду, которая, к слову, была совершенно разной. Грейс оделась по-мужски: в серые шерстяные брюки с высоким верхом и непромокаемую блузу с безразмерным капюшоном. В охотничьих сапогах с бляхами, с небольшим мешком за спиной, черной шляпой, угрожающе надвинутой на затылок, объемных рукавицах, она почти не походила на ту чопорную даму, к которой Элли так привыкла за время их путешествия. Ее проницательные студеные глаза глядели прямо перед собой с таким независимым и высокомерным видом, что никому из мужчин даже не подумалось подать ей руку, когда она сходила с поезда. За следователем гуськом просеменили Анкель с Гретой, напоминая ее несмышленых утят. Грета была, наверное, в два раза объемнее Анкеля, и когда она, тяжело дыша, опиралась на его любезно подставленную руку, то красивое лицо кавалера морщилось от натуги. В целом, они тоже были неплохо одеты, впрочем, Грета, видимо, тяготилась своего длинного походного платья и сквозь зубы чертыхалась. И зачем она идет с ними? Глядя на ее массивную фигуру, Элли с трудом представляла, как та будет лезть в гору. Что и говорить, само передвижение по поезду, похоже, далось Грете с трудом, ибо щеки ее горели лихорадочным румянцем.