Книга Василиса Прекрасная и царевич, страница 11 – Елена Эйхен

— А девица кто будет?

— Падчерица моя, — мачеха поджала губы. — Василисой кличут.

Наши глаза встретились. Игнорируя мачеху, дружинник переступил порог, и дом словно сжался. Он был высоким — голова почти касалась балки под потолком — и двигался с той особенной уверенностью, что бывает только у людей, привыкших к власти.

Мачеха засуетилась, вытирая руки о передник.

— Проходи, добрый молодец, проходи. Чем могу потчевать?

Он окинул взглядом комнату — быстро, оценивающе. Я видела, как его глаза скользнули по печи, по лавкам, по сундуку в углу. Запоминал. Анализировал.

— Позволите присесть? — спросил он учтиво, но это была формальность. Он уже придвигал табурет к столу.

— Милости просим! — Мачеха кивнула сёстрам. — Агриппинушка, квасу гостю поднеси. Акулинушка, хлебушка краюху отрежь.

Сёстры заметались.

Я старалась быть незаметной.

Дружинник положил руки на стол. Сильные руки.

— А вы, красные девицы? Не приметили ли чего необычного?

Агриппина уставилась на него пустыми глазами и захихикала.

— Не ведаю ничегошеньки, — выдавила она, прикрывая ладонью кривые зубы.

Акулина попыталась изобразить кокетство — прищурилась, наклонила голову:

— Ой, а много ли купцов-то сгинуло? Страсть какая! А вы нас оборонить сможете, коли беда приключится?

Дружинник посмотрел на неё с вежливым безразличием.

— Смогу, — сказал он ровно и отвернулся.

Акулина надулась. Тогда он посмотрел на меня. Прямо. Внимательно.

— А ты, девица? Василиса?

Я кивнула.

Он подался вперёд. Классика допроса — нарушение личного пространства, чтобы собеседник нервничал. Серьёзно? Такой банальный приём? Но удивительно, что его использовали даже в те стародавние времена.

— Давно ли здесь обитаешь, Василиса?

— Сколько себя помню.

Технически правда. Василиса здесь родилась. Я только вселилась в её тело.

— Не видала ли чего странного? Людей незнакомых?

Я колебалась. Рассказать про ночные голоса? Нет. Слишком рано. Не знаю, на кого он реально работает.

— Нет. Ничего необычного.

Он смотрел на меня пристально, и я поняла — он чувствует ложь. Видит её. Но не давит.

— Хорошо ли тебя мачеха содержит?

Неожиданный вопрос.

— Вполне достаточно. Его взгляд скользнул по моим рукам — исцарапанным, с мозолями и ссадинами. Задержался на синяке на запястье.

— Много ли трудов на тебя возложено?

— Как у всех.

Пауза. Мы смотрели друг на друга, и воздух между нами словно наэлектризовался. Я не выдержала первой. Старая привычка — анализировать вслух.

— Спрашиваешь так, будто уже знаешь ответы, — сказала я. — Зачем тогда вопросы задавать?

Мачеха ахнула. Сёстры замерли, уставившись на меня. Дружинник приподнял бровь. На губах мелькнула тень улыбки.

— Любопытно, — произнёс он медленно. — А ты отвечаешь так, словно каждое слово обдумываешь. Опасаешься лишнее молвить.

— Или просто думаю, прежде чем говорю.

— Редкостное качество. — Пауза. — В особенности для… простой селянки.

— А ты слишком въедлив… для обычного дружинника.

— Василиса! — резко бросила мачеха. — Ступай по воду! Гостя дорогого напоить надобно.

Явная попытка меня убрать с глаз долой. Я встала, но медлила.

— Погоди, — дружинник протянул мне небольшой свёрток. — Я уж пойду. А это за помощь. Всем, кто на вопросы отвечал.

Я осторожно протянула руку. Внутри чувствовалась мягкость выпечки. Пирог? Наши пальцы на мгновение соприкоснулись — и по коже пробежала искра. Дружинник посмотрел мне в глаза.