Книга Журавли летят на запад, страница 57 – Анна Рябинина

– Зачем тебе эти кости? – повторяет вопрос Жильбер.

Мэй поворачивает голову в сторону раскопанной им земли. Подходит ближе. Снова присаживается у ямы. Со спины он выглядит удивительно хрупким – сквозь ханьфу проступают острые позвонки, плечи кажутся совсем узкими. Будто это Мэй – еще одни кости, оставшиеся валяться в земле.

– Я кое-что пытаюсь найти.

– Это я уже слышал.

– Больше мне нечего сказать.

– Хорошо, то, что ты ищешь – здесь? – Жильбер осторожно подходит ближе. Мэй встает, а потом резко поворачивается, и его длинные волосы бьют Жильбера по носу.

Вот ведь! Обиделся. Или просто ерепенится.

– Нет.

– Тогда мы можем уйти?

Мэй несколько минут молчит.

– Да, думаю, можем.

– Не забудь закопать их.

Но как Мэй будет это делать, Жильбер уже не смотрит – разворачивается и начинает идти в ту же сторону, откуда они пришли.

– Дорога в другой стороне, – кричит ему Мэй.

– Так мы же…

– Дальше нам на другую надо.

Что ж, Жильбер решает не спорить.

А сейчас они снова куда-то едут в жутко раскачивающейся повозке, и голова Жильбера трещит от боли – то ли из-за болтовни Мэя, то ли из-за солнца, и в итоге он измученно утыкается лбом Мэю в плечо. Думает, что, наверное, не стоило с ним ругаться. Только как еще выразить ужас, нарастающий в душе каждый раз, когда тот творит магию? Как объяснить ему, что он до сих пор не верит – ни в магию, ни в, вероятно, существование Мэя?

– А ты божество? – спрашивает вдруг он.

– Мы же уже говорили об этом, – в голосе Мэя Жильбер слышит улыбку.

– Да, но ты тогда так и не ответил.

– Я был когда-то божеством.

– А сейчас?

– А сейчас я копаюсь в ямах и ищу чужие кости, – улыбка превращается в невеселую усмешку.

Осознавать это сложно. Жильбер не верил в Бога – благо Робеспьер и Марат достаточно постарались, чтобы парижане, а вслед за ними и вся Франция, не слишком-то уважали этого мужчину на кресте. Проще было верить в силу императора, он-то хотя бы был живой (пока ему не отрубили голову, разумеется), но и в императора из-за тех же Робеспьера и Марата верить не сильно хотелось. Можно было верить в людей, чем Жильбер упорно и занимался, благо перед глазами был идеальный пример – Вирджиния, идеальный образец мира, выкованного революцией, – она не верила ни в бога, ни в императора, только в женщин.

В Китае в людей верить не получалось – они были молчаливыми, трудолюбивыми, замкнутыми, смотрящими на него с ненавистью. Может быть, ненависть была персонально для него, может быть, нет. Тут не было фабрик и заводов, мало высоких зданий, в основном – домики не выше пяти этажей даже в городах. Зато тут верили в богов – даже таких жалких, как Мэй.

Во Франции дома богов разрушали, а если было нужно, создавали новых – как Сен-Жюста, ангела смерти, только разве это было то же самое, что вера в мертвых в Китае?

Разве можно верить в мертвого, который не сделал ничего полезного?

Может быть, поэтому и Мэй был таким слабым – в него никто не верил?

Жильбер не мог его уважать. Просто не получалось заставить – как можно быть таким жалким, как можно подчиняться захватчикам, что эти маньчжуры, что европейские страны?

Если бы Жильбера спросили, кому он желает победы в этом противостоянии, он сказал бы, что Великобритании и Франции. Не потому, что сам был французом. Нет, просто потому, что это было бы достойно, потому что вдруг бы у них получилось привнести хоть немного жизни в этот мертвый, потерявшийся в своих иллюзиях край.