Книга Светоч Йотунхейма, страница 97 – Елизавета Дворецкая

– Не хотите ли еще подкрепиться? – не без ехидства спросила Матушка Идис, когда оба гостя, усталые и раздосадованные, выбрались наконец к очагу и уселись отдохнуть.

– Нет уж… Мы пойдем, – уныло ответил Микиль-Тролль. – Чую, она где-то здесь, но уж очень хорошо ты ее спрятала!

– Видать, Мальфрид заждалась вас, – так же ехидно ответила Матушка Идис.

Когда Микиль-Тролль с сыном добрались до своего жилища, Мальфрид, видя, что они по-прежнему вдвоем, встретила их ледяной ухмылкой.

– Вижу, не сладилось ваше сватовство. Что, старуха не пустила вас в дом?

– В дом-то пустила! – Микиль-Тролль уселся на скамью, затрещавшую под его весом, и утомленно вздохнул. – Мы обыскали его весь, девушки там нет.

– Больше ей быть негде. Рассказывай, что вы видели в доме.

– Саму старуху, десяток ее дочерей-дис, всякую утварь, серебряные чаши… да еще белая кошка сидела под лавкой у двери.

Мальфрид расхохоталась.

– Эх вы, каменные головы! Та кошка и была ваша Рагнхильд! Вам надо было взять ее и принести сюда – здесь она обрела бы свой истинный облик.

– Как же мы не догадались! – Хаки подскочил. – Я же ее видел!

– А еще говорят, две головы лучше, чем одна, – насмешливо сказала Мальфрид.

Хаки вспомнил кое-что и содрогнулся…

Рёгнвальд Достославный со своей дружиной добирался до Согна морем. Два дня его корабли шли по Согне-фьорду – самому большому фьорду Северного Пути, – окруженному высокими, крутобокими буровато-серыми горами в плащах хвойных лесов. В солнечную погоду тень гор падала на холодную воду, и вода становилась зеленой, как мокрые луга великанши Ран. Глубина фьорда была неизвестна, иные говорили, что он и вовсе бездонный и нижний выход из него ведет прямо в палаты морских великанов. Зато уже вторая по дальности гора, в шапке белого льда, в тени облаков казалась синей. «Нарядная земля, всегда носит крашеную одежду!» – говорил о ней Хальвдан Черный. В проплешинах среди растительности на склонах жители видели бурые лица великанов, задремавших в незапамятные времена. Жутко было думать, что будет, если однажды в трещинах скал откроются глаза, великаны встряхнутся, медленно поднимутся, сбрасывая с плеч привычные одеяла земли и зелени, шагнут в воду, разгоняя волну и смывая жалкие следы человеческого присутствия. По морщинам этих лиц бежали белые от пены, тонкие ручьи, срываясь вниз, в море.

В хмурые дни облака болтались на уровне пояса гор-великанов, а у самых ног их, на узких зеленых полосках между склонами и морем, приютились хижины рыбаков. Ветер трепал развешанные на сушилках сети, качал тушки рыбы. Чайки носились, подхватывая выброшенную рыбью требуху. Земельных участков, пригодных для обработки, в скалистом, изрезанном заливами Согне было мало, и жители кормились морем – как мирным образом, так и вооруженным. Нигде не водилось столько «морских конунгов», что собирали себе корабельную дружину и искали поживы на торговых путях, перехватывали корабли датчат, фризов, свеев, идущие в Британию, в Ирландию или на Восточный Путь и обратно. Эти вожди не признавали над собой ничьей власти, и сладить с ними было нелегко. Оттого прежний конунг, Харальд Золотая Борода, одряхлев, охотно взял в зятья воинственного Хальвдана Черного, ища в нем поддержку.

Своего дядю Хальвдана Рёгнвальд застал, как и надеялся, в старой усадьбе, где раньше жил и правил его тесть, а потом сын. Мальчик не успел даже заслужить никакого прозвища и не оставил в жизни усадьбы никакого следа, не считая могилы, – к приезду Рёгнвальда он уже был похоронен. Курган для него возвели небольшой, но устроили все, как для настоящего конунга: погребальный корабль с шатром, множество даров, одежда, посуда, три лошади и три пса, молодая рабыня. У Хель мальчик вырастет, рабыня ему пригодится.