Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 285 – Хейзел Райли

— Не могу поверить, что он нашёл в себе смелость забрать свою жизнь, лишь бы не отнимать у меня отца или у тебя… — добавляю. — Я бы никогда не хотела…

— Я тоже. Я был готов умереть, лишь бы вы все остались живы.

— И я.

Наши взгляды встречаются.

— Это потому, что мы два идиота, Хейвен.

Пожимаю плечами. Я бы нас так не назвала.

— Я бы сказала, мы просто слишком любим — и точка.

Он переплетает свои пальцы с моими.

— Я старший брат. Я должен быть сильным для них. И, честно, кажется, я ещё не понял, что Аполлон умер. Не укладывается в голове. Думаю, у меня всё ещё шок.

Я опускаю голову ему на плечо и закрываю глаза. Хотела бы и сама быть в шоке. Потому что Аполлон выстрелил, пока обнимал меня. Он умер у меня на руках. Соскользнул безжизненным — и я ничего не смогла сделать. Только смотреть. Только испачкать руки его кровью. Руки сейчас чистые, но в худших кошмарах я буду видеть их красными.

Я снова и снова прокручиваю сцену в голове. Раз, два, три, четыре, пять. Я снова слышу выстрел и вижу, как Аполлон оседает. Сердце лупит быстрее, воздух режет — хотя ветер треплет мне волосы и гонит по коже мурашки.

Я это переживаю заново.

Столько раз, что возвращаюсь назад во времени. За пару секунд до того, как он нажал на спуск. Аполлон просунул руку в мою тунику. Там был карман. Похоже, у каждой туники был.

Я вскидываюсь. Этого мало — я вскакиваю на ноги от внезапного озарения. На мне уже не туника, а шерстяной свитер и спортивные штаны, кажется, из вещей Хайдеса.

— Хейвен? Что случилось? — встревоженно спрашивает он.

— Где белое одеяние, в котором я была на балу? Где оно? Хайдес, где? — слова путаются, но он понимает.

Он указывает на спальню:

— Сложено и лежит на раковине в ванной. Зачем?

Я срываюсь с места, не отвечая. Гермес уже в кровати, под одеялом, спиной к нам. Если и слышит меня, повернуться не успевает. Я распахиваю дверь ванной и щёлкаю первой попавшейся лампой.

Белая ткань там, где сказал Хайдес. Даже сложенную её выдают кровавые капли. Кронос был прав: на этом полотне кровь светится особенно ярко. Меня передёргивает, к горлу подкатывает.

Его хриплый голос, просивший прощения. Его глубоко-зелёные, добрые глаза. Его жертва.

— Любимая, что там? — шепчет за спиной Хайдес, не прикасаясь — боится меня спугнуть.

— Аполлон что-то положил в карман туники. — Я не могу сглотнуть.

Просить Хайдеса порыться в этом я не могу. Не смогу так с ним поступить. Я глубоко дышу и подхожу. Касаюсь испачканной ткани, будто от сильного нажима она может рассыпаться в пыль, и запускаю пальцы в внутренний карман. Сразу нащупываю что-то. Бумага.

Вытаскиваю запечатанный конверт. Когда показываю его Хайдесу, лицо у него нечитаемое. Кадык судорожно дёргается.

Открываю, дрожащими руками. Письмо, чёрные чернила на ослепительно белой бумаге. Я тяну его к Хайдесу — он отходит, качает головой:

— Это для тебя. Сначала прочитай сама — потом решишь, можно ли и мне.

Я не теряю ни секунды.

Дорогая Хейвен,

если ты читаешь это письмо, значит, меня больше нет. Первое, что ты должна знать: меня это устраивает — значит, ты жива.

Второе — я тебя люблю.

Ты поселилась в моём сердце пятнадцать лет назад и так оттуда и не вышла. Я никогда о тебе не забывал — ни на миг. И потому, что я знал: те напитки, что нам давали в детдоме, коверкали наши воспоминания и восприятие. Я пил их — а потом, вернувшись в комнату, вырывал. Хотел рассказать вам, но мне казалось, что так лучше: чтобы ты, Хайдес и остальные дети забыли тесты и их жестокость. Иногда мне до сих пор снятся те подземные часы. Иногда думаю, что стоило выпить настой из цветов лотоса и позволить, чтобы всё стёрлось.