Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 293 – Хейзел Райли

Зрелище вырывает из меня воздух. И на секунду я рада, что решилась играть: красивее поля боя я не видела и уже не увижу.

Каждая тропа — это изумрудные кусты, будто вечная весна. Но главное — они цветут. Сотни алых точек рассыпаны по стенам — и от этого лабиринт одновременно прекрасен и жутковат. То ли бутоны, дерзко выжившие зимой, то ли тонкие струйки крови, стекающие по живым стенам.

Слева — мраморная статуя, выше прежних колонн. Если стены поднимаются метров на пять, то она — почти до их верха. Это Аид. Я знаю и без золотой таблички у подножия.

Окидываю взглядом глубину переплетений: среди зелени видны и другие статуи. С моей точки — пять. Похоже, по одной на каждого Олимпийца. Значит, их тринадцать.

Трава у ног шуршит — что-то мелькает, и я вздрагиваю. Сердце на миг замирает, а потом пускается вскачь.

В паре шагов от меня стоят двое. Неподвижные, как изваяния, но живые. На них длинные чёрные туники. На лицах — маски.

Слева — маска койота: белая, с позолоченными деталями. Справа — маска кошки: золотая, с белыми узорами.

Я иду навстречу, твердя себе, что бояться уже поздно. Я внутри. Играть — единственный путь.

Их двое. С Минотавром, который входит через тринадцать минут после старта, будет трое. «Три» — одно из слов, что бормотал Ньют в коме. Но мозг уже щёлкает дальше — и вспоминает бумажку, которую я получила ещё до возвращения из Греции, в начале января.

1

1 1 1

Один в одиночку — это я, участница. Три вместе — те, кого я встречу внутри. Не хватает только Минотавра.

— Один всегда врёт, — режет воздух металлический голос, пьяный от тишины, в которой мне уже становилось не по себе.

— Один врёт иногда, — вторит другой, тоже металлический, но с иной ноткой.

— Один не врёт никогда, — произносят они вместе.

Из-под чёрной туники «койота» показываются перчатки — пальцы касаются ремешков и снимают маску. На меня смотрит отец. Взгляд — смесь нежности и тревоги. Я так поражена, что не могу вымолвить ни слова.

«Кошка» делает то же и открывает лицо. Рея. Рея Лайвли, жена Кроноса.

— Я не понимаю, — выдавливаю, когда голос возвращается.

— В лабиринте есть два способа выйти, Хейвен, — объясняет Рея своим обычным ледяным тоном. Ни один мускул на лице не шевелится, кроме губ. — Ты можешь довериться одному из нас троих — только одному — и идти туда, куда он укажет. Либо можешь довериться себе и искать тропу сама.

Логично выбрать себя — если бы это не была ещё и гонка со временем против Кроноса. И всё же… здесь мой отец. Почему бы мне не поверить ему?

— Но лишь один из нас всегда говорит правду, — продолжает Рея. — Другой — всегда врёт. Третий — чередует. Тебе нужно понять, кому из нас ты действительно можешь доверять.

Слова Ипериона. И слова Кроноса — только что.

Игра в лабиринте для каждого своя… потому что мы доверяем разным людям? Или тут есть что-то ещё?

Я недостаточно наивна, чтобы считать отца тем, кому можно верить всегда. Это было бы глупо: он лгал мне всю жизнь об усыновлении. Если идти за инстинктом — он «врёт иногда». Рея — врёт всегда. Значит… Минотавр говорит правду. Аполлон просил меня доверять ему, быку в лабиринте. Что, если всё сходится именно так? Что, если мне нужно просто дождаться Минотавра и позволить ему вести?

Резкая сирена разрезает тишину. Не понимаю, откуда, — звук такой мощный, что рефлекторно затыкаю уши. Точно такой же стоял, когда два месяца назад в лабиринт вошёл Ньют. Сигнал, который предвещал появление Минотавра: клетки выехали из земли, незнакомец в бычьей маске и с мачете в руке.