Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 78 – Хейзел Райли

Заглядывают даже Зевс, Посейдон и Гера. Никогда не задерживаются. Они куда менее лицемерны, чем кузены. Им плевать на Ньюта — это ясно без слов. Приходят из уважения: жизнь есть жизнь, и он — мой брат.

Арес выдержал пять минут. Появился с… флейтой.

Утверждал, что вычитал в интернете: музыка помогает выводить людей из комы. Сначала дул сам — ужасно, добавлю. Когда я уже не могла терпеть эти фальшивые звуки, он начал постукивать флейтой по сжатому кулаку Ньюта. Знаю: вернётся, несмотря на мои угрозы. А может, именно поэтому и вернётся.

Единственный, кто не исчезает, — Хайдес. Постоянный. Молчаливый. Каждое утро я прихожу ровно в восемь — он уже здесь. Сидит в дальнем углу на неудобном металлическом стуле. На столике меня ждёт завтрак, который, очевидно, принёс он. К обеду исчезает только затем, чтобы добыть еду для меня. И как бы это ни было возможно, к восьми вечера, когда я возвращаюсь к себе, возле двери всегда стоит поднос с ужином.

Во всём остальном он безмолвен. Приветствует, конечно, но не навязывает разговоров. Я не знаю, благодарна я за это или мне от этого только хуже. Может, он сам чувствует себя лицемером. А может, просто хочет быть рядом. Не знаю. Сейчас его чувства точно не в списке моих приоритетов. По крайней мере, я упорно пытаюсь себя в этом убедить. Первым идёт Ньют. А сразу после — Хайдес. И где-то в крошечном уголке головы зудит чувство вины за то, как я обошлась — и продолжаю обходиться — с Аполлоном. Крошечное. Почти ничтожное.

Заходит и Лиам — навестить друга. У него мотивы благороднее, хоть его визиты не радуют. Но всё же он куда менее раздражающ, чем Арес. Каждый раз, как открывается дверь и появляется Лиам, в комнате эхом звучит глухой удар — это Хайдес с силой отклоняет голову к стене, молча выражая протест.

Щёлкает ручка двери за спиной.

— Привет, ребята. Как Ньют? — это Лиам.

Хайдес снова бьётся затылком о стену.

— Стабильно. Как и всегда, — отвечаю я.

Когда он подходит ближе, я оборачиваюсь и невольно удивляюсь. Щёки пылают, пахнет кремом от солнца. А на шее — ожерелье из разноцветных бусин. Лиам замечает мой взгляд и трогает его.

— Нравится? Купил сегодня в Сантoрини.

— В Сантoрини? — переспрашиваю я.

Он кивает, садится на край кровати, аккуратно, чтобы не задеть ноги Ньюта.

— От Афин до Сантoрини меньше часа лёта. Там чудесно, если интересно.

Я вздыхаю. Глупо злиться, что у других жизнь идёт дальше. Я не могу требовать, чтобы все страдали, как я. Или хотя бы делали вид что страдали. Лиам и так задержался здесь дольше ради Ньюта.

— Напомни, почему ты до сих пор не вернулся в Штаты? — врезается в тишину скрипучий голос Хайдеса. Я почти успела забыть, что он здесь.

Лиам поворачивается к нему:

— В твоих словах, кажется, я уловил лёгкий упрёк.

Хайдес уже открывает рот для ответа, но я поднимаю ладонь — и этого хватает, чтобы он умолк.

— Не надо.

Лиам копается в холщовой сумке с надписью I LOVE GREECE. Даже не заметила, что он её носит. Спрашивать не приходится — Лиам сам всё расскажет. Даже то, о чём его никто не просит. Особенно это.

К моему удивлению, он достаёт ещё два ожерелья, такие же, как на нём. Одно надевает Ньюту, почти не касаясь, будто боится причинить боль. Второе протягивает мне. Я беру.

— Зачем? — шепчу, перебирая бусины. Они идеально круглые, гладкие.