Книга Четверть часа на супружеский долг, страница 33 – Мария Берестова

Враз проснувшаяся жаркая волна отдалась напряжением в паху.

Он замер, потрясённый собственными реакциями, которые виделись ему теперь совершенно неуместными и по-звериному циничными. Возжелать Диэри теперь, когда она была в таком мучительном, раненом состоянии! Стыд перед самим собой и перед ней вспыхнул столь же ярко и быстро, как и вожделение, но не сумел погасить его. Это желание утешать её отнюдь не словами, а поцелуями и ласками, впилось в него, острое и неотвязное, как сосновая игла, и выдернуть его было невозможно.

Атьен чуть отстранился. Мысль, что она может заметить то, что с ним происходит, была мучительна. Что она о нём подумает? Что вся его поддержка — ложь от первого до последнего слова? Что он лицемерно и расчётливо готовит почву к тому, чтобы она сама захотела отдаться ему?

Последняя мысль явно была лишней и лишь добавила дров в огонь. Образ обнажённой Диэри, ищущей его ласки, ядовитым дурманом проник в его мечты, дразня воображение. Он закрыл глаза и нервно сглотнул, пытаясь совладать с собой.

«Я выше этого. Я выше этого!» — попытался призвать он самого себя к ответу.

В любой другой момент он посчитал бы вспыхнувшие к жене чувства удачей — они так или иначе были связаны теперь, и было бы неплохо привнести в их брак искры страсти. Но желать Диэри теперь, уничтоженную болью, подавленную и растоптанную этой болью, — это казалось Атьену предательством.

К несчастью, у него не были ни единого шанса скрыть от неё своё смятение: её лоб прижимался к его груди, и она тотчас почувствовала, как быстро и взбудоражено забилось его сердце.

Она подняла на него взгляд не столько напуганный, сколько изумлённый.

— Всё наладится, — повторил он, отстраняя её и вставая.

Он отвернулся, но, казалось, всей щекой продолжил чувствовать её полный неверящего удивления взгляд, который обжигал его самым натуральным образом и заставлял всю щёку краснеть под этим ожогом.

Прикусив губу, он с трудом процедил, не глядя на Диэри:

— Вам не о чем беспокоиться, — и поспешно вышел, не прощаясь.

Она проводила его долгим взглядом. Опёрлась на дрожащие от нервного перевозбуждения руки и устроилась удобнее.

Вопреки его страху и стыду, она не думала сейчас о том, как чудовищно неуместны были проснувшиеся в нём желания. Не имея в этой сфере реального опыта, Диэри была потрясена самим фактом того, что мужчина так заметно отреагировал на её близость. Она снова и снова вспоминала, как колошматилось его сердце, — и это воспоминание отзывалось в ней волнением и удивлением.

Приятным волнением и приятным удивлением, которые отвлекли её от её страданий.

Жизненачальный наступает день,

Развеивая мрак и сердцетень.

Выплеснув то, что так долго подавляла, Диэри почувствовала не только опустошение и усталость, но и спокойствие. С того самого кошмарного дня, когда брат вывалил на неё известие о её браке, вся её воля уходила лишь на одно: вести себя достойно.

Она была принцессой, и это было её обязанностью: пожертвовать личным ради страны. Диэри честно пыталась выполнить эту обязанность — сквозь страх, отчаяние и боль от предательства.

Она всё, всё подавляла и держала железной рукой своей воли в попытках просто вести себя достойно, — и это вымотало её больше, чем сам страх и чем сама боль.

Теперь же, после истерики, в которую выплеснулось всё, что так мучило её, после истерики, в которой она оказалась не одна — в которой её поддержал человек, муж! — теперь камень, давивший на неё, стал легче.