Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 17 – Людмила Вовченко

Бабы хихикнули, нервно, но уже более расслабленно.

— Баарыня… — робко подала голос мать Ильи. — А можно я вам что… принесу? Яиц, молока, платок новый… вы ж нам сына спасаете.

Милана махнула рукой.

— Принесёте мне лучше чистой холстины. Много. И мыло, если найдёте. А если нет — золу. Будем варить своё. Мне не подарки нужны. Мне нужна армия против грязи.

— Армия… — восхищённо повторила Акулина.

— Вот именно, — кивнула Милана. — Я вам всё ещё не говорила? У нас война. Не с соседями, не с князем. С гнилью, лихорадкой, вшами и вонью. И знаете что? Мы эту войну выиграем. Потому что у нас есть баня, мёд, чеснок и Домна с кочергой.

* * *

Когда они вышли из избы, воздух показался необычно свежим, почти прозрачным. Хотя пахло всё тем же: дым, земля, коровы, капуста. Но теперь в этом запахе не было того тяжёлого комка страха, который обычно висит над домом, где кто-то умирает.

— Баарыня… — робко начала Акулина, шагая рядом. — А он… вы правда думаете, что он поправится?

Милана задумалась. Внутри неё, на глубине, притаилась привычная осторожность: «Не обещай. Нельзя. Жизнь любит ломать обещания». Но рядом шла девица с глазами, полными надежды, а за их спинами мать Ильи смотрела им вслед так, будто держалась за них своей последней мыслью.

— Я думаю, что у него хороший шанс, — сказала она. — Если не увидит вокруг себя очередной кусок сала.

Акулина фыркнула.

— Я не дам, — пообещала она. — Я как увижу, сразу как крикну…

— Только не на больного, — остановила её Милана. — Крикни на тех, кто с салом. А Илье — тишина. Ему сейчас нужно спать.

Они шли к усадьбе, и Милана чувствовала, как внутри странным образом… легчает. Как после удачно отработанного вызова, когда пациент жив, стабилен, подключён к капельнице, и ты уже везёшь его в стационар, зная, что дальше — дело техники.

«Вот бы и здесь стационар, — мелькнула мысль. — Палата, капельница, антибиотики… Но у нас — знахарская изба, мёд и чеснок. Ну и я. Ладно. Будем выкручиваться».

У ворот их встретила Домна, скрестив руки на груди.

— Ну что, баарыня, — сурово спросила она. — Жив? Или опять деревню по покойнику в слёзы вводить?

— Жив, — устало, но довольным тоном ответила Милана. — И будет, если вы, Домна, наведёте у нас такой порядок, что даже мышь в грязь не свалится.

— Это ещё как? — прищурилась та.

— А так, — сказала Милана. — С этого дня грязные тряпки — в один угол, чистые — в другой. Помои не лить под окна, где дети играют. В избу с навоза — не входить, пока ноги не оботрёте. И… — она вдохнула, готовясь к главному, — и мы перестанем ходить в кусты кто куда. Мне нужен один нужник. Вон там, — она ткнула пальцем к дальнему углу двора. — И чтобы все ходили туда.

Домна поперхнулась воздухом.

— Баарыня… — выдавила она. — Вы что… совсем…?

— Совсем, — сладко улыбнулась Милана. — Это моя новая причуда. Хочешь, считай, что я сошла с ума. Но если хочешь дожить до внуков без гниющих ног — строй нужник.

Домна долго смотрела на неё, потом тяжко вздохнула.

— Ладно, — сказала она. — Вы ж у нас теперь… чудная. Но… справедливая. Так-то, гляди, и правда меньше смердеть будет.

— Вот видишь, — кивнула Милана. — А там, глядишь, и грибы пойдут, а не только мухи.

Пелагея, которая всё это время держалась за материнский подол, вдруг подняла голову.

— Мамка… — тихо сказала она. — А можно я буду с тобой в избе знахарской? Учиться. Я буду тихо, честно.