Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 20 – Людмила Вовченко

— Мамка, — тихо спросила Пелагея, заглядывая в горшок с репчатым луком, — а я правильно молилась сегодня? Я просила, чтобы ты не пропала… чтобы не закричала… чтобы добрая была.

Милана замерла. Медленно повернулась к дочери, присела, погладила её по волосам.

— Ты молись за здоровье своё и моё, — мягко сказала она. — А доброе я и сама постараюсь.

Пелагея кивнула и, прикусив губу, прошептала:

— А ещё… чтобы тот мальчик выжил. Илья.

— Илья, — повторила Милана. — Да. За него тоже можно.

* * *

В дом Ильи они пришли ближе к закату. Мать встретила у порога, глаза её блестели.

— Баарыня… он пил! Сам! На губы просил!

— Покажи, — только и сказала Милана.

Илья лежал ровнее, дышал глубже, на щеках выступил слабый румянец. Глаза мутные, но осмысленные. Она потрогала лоб — жар ещё был, но не таким огненным.

— Легче, — констатировала она. — Продолжать поить. Не перекармливать. Завтра попробуем яйцо, растёртое с мёдом.

Мать чуть не поклонилась до пола.

— Баарыня… не знаю, чем благодарить…

— Холстиной, — устало улыбнулась Милана. — Многою.

* * *

Вечером Милана сидела у крыльца. Ноги гудели, глаза щипало от дыма, но с души отлегло: Илья был лучше. А значит, её методы — работали.

— Мамка… — Пелагея ткнула её в бок. — Я слышала… люди говорили…

— Что я ведьма? — без удивления спросила Милана.

— Нет! — Пелагея гордо вздёрнула подбородок. — Что ты… чудница. И добру учишь.

Милана рассмеялась тихо:

— Ну, чудница — это уже прогресс.

Тут Домна вышла из ворот, хмурая, как гроза.

— Баарыня, слухи идут… что воевода Добрыня сам к нам едет. Узнал, что вы его брата лечите…

Милана медленно подняла голову:

— Добрыня?

Слово село на язык странно, будто сорняк на свежей грядке.

— Ну что ж, — сказала она. — Пусть едет. У меня для него тоже будет лечение. Специальное. От гордыни.

Пелагея прыснула:

— Мамка… ты ведь даже его не видела.

— Я видела всех мужчин, которые думают, что знают, как мне жить, — ответила Милана и поднялась. — Завтра будем варить мыло. Надо встретить воеводу чистыми. Хотя… — она задумалась. — Может, и грязными. Для воспитательного эффекта.

Домна охнула и перекрестилась.

Пелагея смеялась, прижимаясь к матери.

А в дальнем лесу, будто отозвавшись, каркнула ворона.

мыло атакует двор, мужики бунтуют против нужника, а Пелагея пытается договориться с Богом насчёт мамы

Утро следующего дня началось с вони.

Не с той привычной, деревенской — навоз, куры, квашня и пот, — а с какой-то новой, амбициозной, которая словно заявляла: «Я здесь главная, расступитесь».

— Домна, что горит? — хрипло спросила Милана, едва высунувшись во двор.

— Ничего не горит, — оскорблённо отозвалась та, стоя у большой кадки с тёмной жижей. — Это мы щёлок варим, как вы велели. С золой. Вы ж сами сказали: надо для вашей… того… мыльной затеи.

Милана потерла переносицу.

— Я сказала «щёлок», а не «призови всех духов вони», — проворчала она. — Но ладно. Сейчас будем колдовать.

Она подошла ближе. В кадке медленно побулькивало нечто серо-бурое, с подозрительным, мыльным налётом по краям. От него тянуло так, что даже куры, обычно бесстрашные перед лицом любой вони, держались на расстоянии.

— Так, — сказала Милана. — Слушайте меня внимательно. Щёлок — это у нас основа. Он делает жир… — она поискала глазами подходящее слово, — скользким. А нам нужно, чтобы грязь отлипала от кожи и от тряпок. Зола есть. Жир есть?