Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 21 – Людмила Вовченко

— Жир мы в погреб унесли, — отрапортовала Домна. — Сало старое, говяжий есть, свиной… жалко, правда…

— Ничего, — отрезала Милана. — Пожертвуем ради великой цели. Будет у нас мыло. И будем мы пахнуть не бог весть чем, а хотя бы чуть-чуть лучше, чем коровник весной.

— Я, может, коровник люблю, — фыркнула Домна, но в погреб пошла.

* * *

Знахарская изба в этот день превратилась в цех.

На стол выставили котёл, под которым тлели уголья. В котёл шёл жир — аккуратно нарезанный, будто на пирожки, — и щёлок, осторожно добавляемый ковшиками. Акулина мешала длинной палкой, высунув язык от усердия. Улита и Авдотья сидели по обе стороны, как две статуи сомнения.

— Баарыня, — не выдержала Авдотья, — а если оно бабам кожу сожжёт? Щёлок-то он злой…

— Поэтому мы и мешаем, — терпеливо пояснила Милана. — Нужно, чтобы жир с щёлоком сошлись в честное партнёрство. Если щёлока будет мало — получится жирная размазня. Если много — да, сожжёт. А нам нужен хороший союз.

— Как в браке, — глубокомысленно заметила Улита.

— Как в хорошем браке, — уточнила Милана. — Редком.

Пелагея стояла рядом, не отрывая глаз от котла. Для неё это было похоже на настоящее волшебство: тёмная жижа постепенно светлела, густела, по поверхности побежали пузыри.

— Мамка, — шепнула она. — А это… не грех? Мыло варить?

— Если это грех, — устало сказала Милана, — то пусть Господь сам придёт и объяснит, почему ему нравятся вши, чесотка и гниющие раны. Пока не пришёл — считаю, что мы с ним на одной стороне.

Пелагея задумалась. Потом тихо, почти не шевеля губами, прошептала:

— Господи… если ты есть… мамка ругается, но она добрая. Ты не обижайся. Она просто… не умеет по-другому.

Милана услышала краем сознания, и у неё под сердцем что-то сжалось.

«Вот так, — подумала она. — Ребёнок переводит мои медицинские термины на язык молитвы. Отличная у нас бригада: я — фельдшер, она — переговорщик с небесной администрацией».

* * *

Запах в избе сменился. Вонь щёлока отступила, её забил другой — тяжёлый, жирный, с едва уловимой, но приятной ноткой чистоты. Жир начал превращаться в густую, тягучую массу.

— Всё, — скомандовала Милана. — Снимаем.

Сняли. Перелили в деревянный ящик, выстланный тряпицами. Разровняли. Поверхность блестела, как свежий холодец. Знахарки переглянулись.

— И это… мыло? — скептически уточнила Улита.

— Это — будущая революция, — торжественно сказала Милана. — Сейчас постоит, застынет. Потом нарежем. И вы пойдёте по домам и будете руки людям этим мыть. И детей. И всё, что под руку попадётся.

— Мужиков тоже? — ехидно уточнила Авдотья.

— Мужиков — особенно, — отрезала Милана. — Может, раз в жизни поймут, что вода — это не только, чтобы в ней рыбу ловить.

* * *

Про мыло в деревне узнали быстрее, чем про появление чумы узнали бы в городе.

К полудню к знахарской избе уже вертелись бабы, делая вид, что они просто «мимо проходили».

— Это правда, что барыня жир переводит в какую-то белиберду? — шептались они.

— Это не белиберда, это… — начала было Акулина, но Милана махнула рукой:

— Пусть будет белиберда. Зато чистая.

Первый кусок они попробовали на себе.

Домна, скривившись, как будто ей предложили съесть сырую репу, сунула руки в таз, где лежал светлый, мягкий, ещё не до конца затвердевший кус, и начала тереть ладони.

— Щиплет! — тут же возмутилась она.