Онлайн книга «Фельдшер-как выжить в древней Руси»
|
Вёдра коснулись воды с мягким всплеском. Все разом дёрнулись, будто ожидали, что оттуда вылезет нечисть и заявит права собственности. — Тяни, — спокойно велел Добрыня. Ковш подняли. Вода в нём была прозрачной — настолько, насколько могла быть в деревне XVII века: светлая, прохладная, без зелёных нитей и плавающей щепы. В ней отражалось небо, кусочек крыши и, если приглядеться, чрезвычайно подозрительное лицо Миланы. — Вот, — удовлетворённо сказала она. — Бог не обидел. Дальше — дело рук человеческих и одного очень занудного фельдшера. — Кто это? — шепнула Пелагея соседке. — Это твоя маменька, — вздохнула Домна. — Сама про себя говорит. Батюшка откашлялся, перекрестил новый колодец: — Благослови, Господи, водицу сию, дабы служила она людям во здравие, а не во грех. И дабы не бросали в неё ни тряпий, ни… — он запнулся, идущий по кругу смешок подсказал, что все поняли, — ни того, что в лесу оставляют. — Аминь, — громко сказала Милана. — Особенно последнему. — Мы что, теперь к старому колодцу вообще не ходим? — нерешительно спросил кто-то из мужиков. — Ходить можно, — милостиво ответила Милана. — Смотреть — тоже. Плакать рядом — сколько влезет. Но пить оттуда буду разве что вас самих, если снова туда полезете. Мужики заулыбались, но староста всё равно спросил, как положено: — Ну, воевода? Скажешь слово? Добрыня помолчал. Посмотрел сначала на воду, потом на людей, потом — на Милану. Она стояла, сложив руки, как женщина, которая без колебаний ляжет поперёк бревна, если кто-то попытается мыть в новом колодце сапоги. — Скажу, — медленно произнёс он. — Коли уж вы выкопали эту яму и налили туда чистой воды, будете теперь пить отсюда. Старый колодец отныне — запасной. А кто тряпку тут выполоскать посмеет — того лично заставлю неделю лошадей поить. Из ведра. Без ковша. — Да ладно чего, воевода, — пробормотал Семён. — Не так страшно… — Из ведра, — повторил Добрыня, прищурясь. — В котором до того ты сам ноги мыл. Семён задохнулся: — Вот это… да! Понял. Не буду! * * * Новая вода вошла в деревенский обиход удивительно быстро. Сначала осторожно: бабы приходили с двумя вёдрами — одно к старому, одно к новому, «чтоб не забыть вкус предков». Но через пару дней стали посматривать на мутную жижу у старого сруба с подозрением: то ли привыкли к светлой, то ли шёпоты про «невидимых гадов» сделали своё дело. — Баарыня, — шептала Улита, — а правда… в старом колодце черти воду портят? — Черти — это вы, когда туда тряпки полощете, — отрезала Милана. — А вода просто мстит. Жизнь продолжалась. Вода — водой, а сопли сами себя не высморкают. * * * Первыми простудились дети. Оно и неудивительно: бегают босиком по холодной земле, воду новой радости ради пробуют прямо из ведра, потом лезут в тень. Вечером приходят к матерям с красными носами, горячими ушками и глазёнками, в которых написано: «нам плохо, но если нас будут лечить вкусным мёдом, мы согласны». В избу знахарок влетела женщина с двойней на руках — два одинаковых курносых лица, синхронно сопящих. — Баарыня, матушка, выручай! — заголосила она. — Оба горят, оба чихают, ночами скрипят, как телега! Я уж им и грудь смолой тёрла, и лук на печь клала, и под образа ставила — не берёт ничто! Милана, которая как раз объясняла Акулине, почему мазь для геморроя не надо хранить рядом с мазью от мозолей («один промах — и у человека новая вера в чудеса»), обернулась на крик: |