Книга Медвежий край, страница 107 – Дарья Кузнецова

Потом, уже в Ново-Мариинске, она повторно вышла замуж, от Ларина ушла, но мужа себе выбрала бедового. Не очень-то ловкий рыбак тоже жил порой впроголодь, пил, поколачивал и её, и пасынка, но женщина терпела и отказывалась что-то менять. До тех пор, пока однажды второй муж не забил её насмерть, а после – сунул голову в петлю. Сыну на тот момент было тринадцать.

Ларин взял сироту к себе, чувствуя вину за такую трагическую историю, хотя, по совести, он и так помог чем смог, не запирать же бедовую мать дома! Только воспитывать диковатого Артёма оказалось уже поздно, градоначальнику не хватило ни опыта, ни, может быть, старания, поэтому от Томского настрадался весь город. Благо обходилось обычно мелкими неприятностями и глупостями, когда хватало заступничества опекуна и малой компенсации.

А потом повезло, Артём прибился к Лаврентьеву. Деталей Сидор не знал, это всё случилось до его приезда в Ново-Мариинск, но врач нашёл с ним общий язык, и бедокурить Томский прекратил, хотя слава за ним в городе закрепилась своеобразная.

– Лучше бы она при градоначальнике осталась служить, – поёжилась Антонина. – Грустная какая судьба, больше оттого, что сколько их ещё по всей стране?

– И по всему миру немало, – рассудительно заметил Березин.

– Наверное, я просто нигде больше не была и не очень-то интересовалась, – пояснила девушка. – Но вот так подумаешь… У неё же, получается, счастливыми в жизни было всего несколько лет, когда она у Ларина жила, а она едва ли ценила!

– Счастье у каждого своё, почём знать, – пожал плечами Сидор. – Да и видеть счастье – уметь надо.

– Вы правы, – согласилась Бересклет. – Лаврентьев всё же был замечательным человеком. Иногда кажется, тут полгорода на нём держалось!

– Не то чтобы, но он правда очень многое делал. – Березин рассеянно усмехнулся. – Занятный был старикан, энергичный…

Антонина бы с радостью расспросила подробнее, его-то Сидор застал, но пришлось отложить: они и так дошли до школы, пусть и плелись едва-едва, а потом и вовсе остановились возле двери.

Добротное здание пахло внутри плохим паркетным лаком, кислым молоком, отчего-то лимонами и, совсем немного, гарью, словно горело что-то уже давно, но запах ещё не выветрился. Светлые тёплые коридоры, хорошие окна – любо-дорого посмотреть.

Полицейские не стали метаться по классным комнатам в поисках всех учителей подряд, срывая уроки и мешаясь, к тому же рискуя упустить кого-то или что-то важное, а направились сразу к владыке этого царства знаний.

Директорский кабинет был небольшим и скромным. Стол с немного мятой лампой на нём, пара книжных шкафов, десяток стульев да несгораемый шкаф в углу – вся обстановка. На полках среди книг и выгоревших картонных папок ютился десяток безделушек – часть чукотские, часть русские. Очень интересный срез местного быта.

Царенко Вадим Вадимович, крепкий и на редкость флегматичный мужчина лет пятидесяти, помимо административной деятельности, преподавал детям историю и географию. Внешность он имел типично чукотскую – если не ставить рядом с чукчами, потому что между ними он со своими каштановыми кудрями и светлыми серыми глазами выглядел белой вороной, да и черты лица тяготели к европеоидному типу. Интриги никакой в этом не было: его отец, известный путешественник и исследователь Арктики, влюбился в чукчанку, женился на ней и увёз в столицу.