Книга Медвежий край, страница 118 – Дарья Кузнецова

Что это? Некий шантаж со стороны Эдуарда Олеговича? Её принудили к браку, и оттого она, конечно, просит за него, но… не за него, как бы странно это ни звучало?

Версия была хороша, но одно не клеилось: неприязни к мужу Верхова тоже не питала. Равнодушие. Сидор видел много семей – и счастливых, и несчастных, – но подобного безразличия в превосходной степени прежде не встречал.

– Вера Ивановна, вашего мужа пока никто не арестовывает. Идёт обыск. Если выяснится его непричастность – так и пойдёт себе домой. А вы ступайте теперь с сыном вместе, я к вам после зайду, тоже пару слов спрошу.

– Матушка, идёмте, правда! – оживился Саша.

Семейство Верховых выпроваживалось неохотно. Вера вновь пыталась ухватить Березина за руку, сын – продолжал её увещевать. Сидор терпел по большей части молча, наблюдая за происходящим хмуро и то ли устало, то ли обречённо, – Антонина затруднялась подобрать верное слово. И если бы выдалась сейчас возможность обменяться с начальником мнениями, они бы оказались весьма единодушны: её тоже очень смущало происходящее. Отчего эта сдержанная женщина – Вера Верхова – так цеплялась за хмурого и, если быть честной, немного пугающего Березина, а не за супруга, которого вроде бы боялась потерять? И не было в этом никакого кокетства, она, кажется, вообще не задумывалась о том, что ведёт себя странно.

Наконец Саша увёл мать прочь, и та ушла, ни разу не оглянувшись на мужа, стойко расправив плечи – и шагая нетвёрдо, слабо.

В классной комнате сразу стало пронзительно тихо и как будто немного холоднее.

– Продолжим. – Сидор снова шагнул к чулану, чтобы закончить с отпечатками, и Антонина двинулась следом, мучимая желанием высказаться, но прекрасно понимающая: не время и не место.

Закончили вскоре, работы оставалось немного, и аккуратно надписанные – у Березина оказался удивительно красивый, ровный почерк – образцы улеглись в коробку из серого грубого картона. Протоколы, бланки – всё это заняло ещё с десяток минут, и в учебном классе осталось трое. Верхов к этому моменту совершенно успокоился и вернулся за свой рабочий стол, занялся какой-то бумажной вознёй – мало ли в жизни учителя писанины!

Слишком спокоен он был, и это изумляло. Для виновного – слишком, для безвинного – особенно. У него не было причин для столь полного и безоговорочного доверия Березину, и он не мог исключать возможности, что убийство припишут ему, если посчитают улики достаточными. Однако он явно не испытывал никаких сомнений. До прихода супруги, Антонина это видела, нервничал и метался, и хотя пытался заниматься делами, но бывало, тревожно поглядывал на дверь в каморку. А теперь – словно отрезало.

– Эдуард Олегович, я бы хотел задать вам несколько вопросов.

Сидор не попытался втиснуться за ближайшую парту, а присел на край крышки. Антонине почудилось, что крепкая и добротная мебель под немалым весом просела, но – с молчаливым достоинством, с каким всю жизнь сносила безобразия обычных своих мучителей. Бересклет притулилась за соседним столом, чтобы наблюдать за допросом и не мешаться.

– Слушаю вас, – милостиво кивнул Верхов, словно Березин явился к нему на приём в роли просителя, но уездного исправника это не смутило.

– Вы хорошо знали покойного Лаврентьева?

– А он-то здесь при чём? – изумился учитель. – Семён Семёнович почти год как умер!