Книга Медвежий край, страница 133 – Дарья Кузнецова

Он сам не заметил, как ноги принесли к дому. Подумал, что оно и к лучшему, и сразу извиниться перед Антониной будет самым верным поступком, вот только девушки в избе не оказалось. Холодно и тошно на миг сдавило горло от мысли, что она с Томским, и тут Сидор уже рассердился на себя.

Он немного посидел в тишине и сумраке избы, выпил чаю, подмечая мелкие изменения, постигшие убранство с появлением Бересклет, успокаиваясь и размышляя. Отыскал мерзейшей горечи порошок, который прописывали ему от боли. Немного посомневался, стоит ли пить – сколько лет лежал! – но махнул на это беспокойство рукой и всё-таки принял, зажевав куском хлеба: голова и без того бедовая, а боль совершенно лишала способности думать.

Антонина не вернулась, но порошок вскоре помог. В мыслях появилась ясность, которой так недоставало, и она позволила найти простое, очевидное и самое разумное решение. Если ему эта девушка пришлась настолько по сердцу, то не рычать на неё надо и не отгонять всех нестарых мужчин, словно зверь какой, а сказать о том словами. Это, конечно, посложнее, чем Колодину в морду дать, но куда правильнее и полезней.

Красиво, с фантазией ухаживать за девушками, так чтобы восхищать и изумлять, вдохновенно флиртовать и очаровывать Сидор отродясь не умел. Пытался когда-то научиться, и друзья у него были, которые хитрой наукой владели в совершенстве и всё пытались – не без смеха, конечно, но от души – помочь товарищу. Но тот неизменно чувствовал себя очень глупо и выглядел скорее нелепо, чем привлекательно. Тут ему разве что со статью и выправкой повезло, трудновато было с его ростом и сложением затеряться среди товарищей. И сосватанную родителями невесту он принял даже с некоторым облегчением: хорошая девушка, чего бы не жениться!

А тут ни на кого решение не переложишь, самому надо выкручиваться. Так что он достал мундир, который надевал только на приём к градоначальнику, и то не всякий раз, и отправился за цветами. Так-то их здесь не достать, а сейчас тундра в цвету. Правда, собирать букеты ему прежде не доводилось, но зато тишина, покой, мелкая взвесь дождя и живая, свежая помесь запахов окончательно вернули душевное равновесие, уняли отголоски боли и помогли собраться.

И взглянуть, наконец, спокойно на всё, что было и есть. Понять и признаться себе: худшее, что может с ним случиться сейчас, это возвращение жизни на круги своя, в ту колею, по которой она катилась до приезда Антонины. Если она уедет в Петроград, а он – останется здесь, то это выйдет даже хуже смерти. Не оттого, что сердце, как пишут в стихах, остановится без зазнобы, просто…

Вся прежняя жизнь – с приезда сюда и даже до того, пожалуй с конца войны, – сейчас напоминала зимнюю тундру. По-своему прекрасную, в которой можно найти хорошее, отнюдь не мёртвую – так и он не особенно унывал и не мучился, – но – пустую. Снег и снег до горизонта, редкие сопки, иной раз птица пролетит, а больше – снеговая нетронутая гладь, кое-где останцы и заструги да сумрак.

И не сказать ведь, что с появлением Бересклет что-то сильно изменилось. Жизнь – та же, город – тот же, да и он сам оставался прежним. Но – бирюк, тяготящийся человеческим общением и довольствующийся редкими беседами с Мельником да Ухонцевым, – с удовольствием каждый день заглядывал к ней, помогал обжиться. Ту же воду таскал, что для себя, а ощущение – совсем иное. Дарье Митрофановне приплачивал за помощь, с мастерицей про одежду говорил, к градоначальнику на приём ходил, на телеграфе договаривался – всё вроде бы обычное и всё для удобства непривычной к тяжёлым условиям девушки. Но, выходит, и для него самого? Да что там, ждал каждой встречи, и после, когда началось следствие и появилась возможность видеться чаще, буквально таскать Антонину за собой, с радостью ухватился за оказию!