Книга Медвежий край, страница 137 – Дарья Кузнецова

Сидор столкнулся с этим миром вынужденно и случайно. Ухонцев рассказал Антонине правду о его пропаже, за тем исключением, что вы́ходившая Березина женщина тоже не была человеком. Зелиген, лесной дух. Мужчина до сих пор и не знал, чем приглянулся своей спасительнице, она была не больно-то разговорчива и на вопросы не отвечала, а он не в том положении был, чтобы настаивать. Но после её лечения мир для лишённого чародейского дара офицера изменился, а сам артиллерист стал тем, кого принято было называть ведунами: ведающими дела Нави и навьев. Он их видел, часто даже тогда, когда существа прятались, и это сослужило хорошую службу, когда Сидор вернулся в полк.

Ну а после, когда он подыскивал себе место потише – действительно из-за контузии, – выбор пришлось осуществлять под бдительным оком Охранки. Несколько первых вариантов они мягко не одобрили, а он не стал настаивать – не горело. Зато Ново-Мариинск всех устроил, ведун тут был кстати, тем более – на полицейской должности, чтобы ещё и за навьями потихоньку приглядывал. Силой принудить и надавить не мог, не было у него над ними власти и умения для того, а вот полюбовно договариваться ничто не мешало.

Власть была у особенных людей, которых называли середниками, и в давние времена их по всей земле было немало – тех, кто посредничал между двумя мирами и чьи обязательства в сказках выполняла Баба-яга, – но сейчас их не хватало. И людей вообще стало куда больше, и поселений, и долгий разлад с Навью поспособствовал. Но на такую роль Сидор впрямую не годился: требовалась супружеская чета, одарённая по-разному, чтобы у одного дар жiвника, а у другого – вѣщевика.

И Сидор выкручивался. Не сказать, чтобы с удовольствием, ему совсем не нравилось мирить навьев с духами и вникать в их проблемы, но к делу подходил ответственно. Да и не так часто случались между ними стычки, всё больше по мелочи, хватало спокойного разговора и житейской мудрости уездного исправника.

Точнее, так было поначалу, до судьбоносной встречи в тундре с непростым белым медведем. Сидор и сам не понимал, что именно тогда произошло. Может, расскажи он людям знающим, и те объяснили бы, но он не стал откровенничать: дело это небыстрое, до Петропавловска надо плыть, и там неизвестно сколько разбираться станут, а потом обратно ещё…

Предположил бы, что стал одержимым этим духом – потому что схлестнулись они, а после умк’экэльэйыръын бесследно пропал, – тем более что-то в Сидоре в тот момент изменилось. Но изменилось не настолько сильно, чтобы бить тревогу. На людей он бросаться не стал, мехом не обрастал, в тундру больше обычного не рвался. Зато теперь было легче находить дорогу в любую погоду, а навьи с кэль-эт начали как будто побаиваться и слушать с особым почтением. Правда, они тоже ничего о его новом бытии не рассказали, отнекивались, а друзей среди этой братии Березин не завёл.

Не помог и Эрыквын. Он считал, что Сидор как был белым медведем, принявшим человеческий облик, так им и остался, разве что победа над злым духом прибавила сил, и никакие попытки объяснить, что родился он человеком и сроду никогда на четырёх лапах не бегал, не помогали. В верованиях чукчей звери вели тот же образ жизни, что и люди, так что все воспоминания Березина ровным счётом ничего не доказывали.