Книга Медвежий край, страница 68 – Дарья Кузнецова

– Немногое. Про Саранского знаю, откуда у него прозвище такое, мальчишкой ещё получил. Важенку дикую упустил. Отец ему – стреляй, а он возьми да пальни в воздух, всё стадо спугнул. Старик на него и орал, что косой, а он телёнка при мамке заметил и пожалел обоих, намеренно спугнул, чтобы и отец уже махнул рукой и стрелять не стал. Но охотник он сейчас будто бы меткий и один из самых удачливых в городе. Может, за ту важенку его тундра и полюбила, никогда без добычи не возвращается. Ну и вообще, говорят, хороший человек.

– Говорят, – подтвердил Сидор. – А с Верховым что?

Про Косого он уже выслушал много хорошего, не считая его ворчливой и всем недовольной соседки, но она относилась к тому типу людей, у которых кругом плохи все. И не то чтобы все истории делали Саранского неспособным на убийство или какой другой неблаговидный поступок, но всё же яд, да ещё своеобразный, плохо сочетался с его личностью. А вот учитель…

– Верхов… Живёт такой, это верно, без малого лет десять тут, аккурат после меня и прибыл. То ли из Владивостока, а то ли из Хабаровска, но как будто прижился. Вежливый, раскланивается всегда, – усмехнулся Ухонцев. – Сынишка у него двенадцати лет, Сашка, бойкий и любознательный, врачом стать мечтает. Матушка его здоровьем слаба, а Томский даже и на фельдшера-то с трудом тянет, какое от него лечение! Раньше к Лаврентьеву ходила, мы у него виделись, а сейчас кто-то из баб травками врачует. И, видать, неплохо, раз не преставилась до сих пор. А мальчишка мечтает выучиться и её исцелить.

– Вы неплохо его знаете, – заметил Сидор.

– А, прибегает порой, – с лёгким смущением признался Ухонцев. – Он и ещё трое сорванцов. Хорошие ребята. Они мне новости всякие рассказывают, пострелята шустрые, любопытные, а я им коллекцию свою показываю, в шахматы играть учу, языку тоже, это наш с ними секрет. Собираюсь в их судьбе участие принять, поспособствовать дальнейшему обучению… Погоди-ка, Сидорушка, вспомнил я, что он про отца говорил, к делу пригодное! У того лаборатория дома имеется, химию с биологией больше всех наук уважает.

– Лаборатория? Гляну, – заинтересовался Березин. – А других самородков с любовью к тем же наукам не припомните? Среди ссыльных, например? Или приезжих?

– Дай-ка подумать… Знаешь, а и припомню! Маликов на том берегу есть, уж пару лет тут живёт. Тихий, чудной, но умный – жуть! Я почему знаю, его вечно к аптекарю посылают, когда что-то забрать или заказать надо по рецепту, вот мне Сан Саныч и рассказывал. Любит он с Маликовым поговорить. Помнится мне, болтал, что у этого умника будто бы родня какая-то в городе имеется, хотя сам не местный. Но тут я и соврать могу, память, знаешь ли, уже не та.

– А по какой статье он сидит, не припомните? Или хотя бы имя?

– Вот уж чего не знаю, не интересовался! Поговори лучше с дружком своим, он тебе всяко вернее расскажет, он своё хозяйство как облупленное знает.

– Поговорю.

Мельник и Ухонцев друг друга отчего-то недолюбливали. Началось это задолго до приезда Сидора, и причины взаимной неприязни тот не знал – оба молчали. Как люди прекрасного воспитания, ничего дурного не говорили, но упоминали с отчётливой прохладцей. Березин подозревал, что история между ними случилась какая-то весьма дурацкая и безвредная и дулись они исключительно из упрямства, но попытки примирить давно оставил.