Книга Медвежий край, страница 67 – Дарья Кузнецова

Иннокентий Петрович мечтал открыть музей здесь, в Ново-Мариинске, и завещал для этих целей собственную квартиру. Сидор не посмел отказать, когда получил предложение стать душеприказчиком в той части последней воли, которая касалась Чукотки: это было меньшее, чем он мог отплатить за доброту.

Конечно, принять Сидора абы как Ухонцев не мог, поэтому некоторое время потратил на то, чтобы накрыть к чаю. Гость не предлагал помощи, поскольку прекрасно знал, какой ответ на это получит. Хозяин не только не примет, но ещё разворчится и, чего доброго, всерьёз обидится: дескать, считают его совсем беспомощным.

Приступить к разговору удалось только тогда, когда Сидор получил изящную чашку костяного фарфора, из которой исходил потрясающий чайный аромат: это была слабость неприхотливого в остальном Иннокентия Петровича, чай ему доставляли только китайский и лучших сортов. От подобной посуды Березин давно отвык, в последнее время только в гостях её и встречал, поэтому прозрачную чашечку держал со всей возможной осторожностью и уважением. В его заскорузлой потемневшей лапе с грубо подрезанными ногтями великолепный фарфор смотрелся чужеродно, возникало желание немедленно отпустить чашку на волю и боле не осквернять прикосновениями.

– Ну, расскажи старику, с чем пожаловал. Неужто в смерти Оленева что-то нечисто?

– В ней самой, – не стал отрицать Сидор и вкратце рассказал, что уже удалось узнать.

– Что, вправду – ботулизм? – Рассказ произвёл на Ухонцева впечатление. – Удивительное дело! Не тем удивительное, что от него тут прежде люди не помирали, а что вот так использовали. Ладно по маковке камнем тюкнуть или горло порезать, на то здесь мастаки найдутся в изрядном количестве, но вот так…

– Давно помирали? – уцепился Сидор. – Бересклет ищет в бумагах Лаврентьева упоминания. Где-то же убийца должен был отыскать этих несчастных бактерий! Насколько я понял из объяснений Антонины Фёдоровны, это хоть и нередкое явление, но и отловить их не так-то просто, знания нужны.

– Вроде аккурат перед твоим приездом был случай, но, думается мне, что некому было дрянь эту столько лет хранить, чтобы Оленеву подать в урочный час, – заметил Ухонцев рассеянно. – Но запомнить мог тогда. Покойный Лаврентьев, светлая ему память, после очень старательно и наглядно запугивал местное население тем, что нельзя кушать вздутые консервы, и ещё чем-то в том же духе.

Сидор задумчиво кивнул, это и впрямь походило на правду. Может, переусердствовал врач с запугиванием, вот и запомнилось, что бактерии пострашнее любого мышьяка будут? Он, наверное, не говорил, что люди с таким отравлением и выжить могут, статистику не прикреплял.

– Да-а, задачка у тебя, Сидорка! Ума не приложу, кто бы мог Оленева этак вот хитро…

– Я тоже, – признался Березин. – Ни подозреваемых толком, ни даже уверенности, что хотели убить именно Оленева, а не кого-то из его гостей.

– Знать бы прежде беды! – Ухонцев удручённо развёл руками и добавил собеседнику чая. Сидор, который с облегчением избавился от хрупкой чашечки, бровью не повёл, однако брать её снова в руки не спешил. – Я бы тогда хоть глянул, кто к нему в злополучный вечер приходил…

– Двое были: учитель Верхов, он сейчас в порядке и оттого подозрителен, и охотник Саранский по прозвищу Косой, только этот сразу в тундру подался. Поди угадай, от расплаты под благовидным предлогом удрал или помер там где-то под камнем, – не стал скрывать Сидор. На Ухонцева можно положиться, не болтун, да и сведения не секретные, того и гляди – весь город загудит. – Слыхали про них что-то?