Книга Пшеничная вдова, страница 87 – Данила Скит, Сумеречная грёза

– Тише, Герда, что за дурная сука, – посетовал Хуберт, рыцарь в вороненом, сплевывая еловую почку – елей да кедров здесь встречалось на каждом шагу, – Зачем разевать пасть, если не о чем лаять?

– То же самое я однажды сказал своей жене, а она меня сковородой огрела, – зевая, ответил Уилл – немолодой солдат с красным лицом, ему удалось вызвать ленивые смешки. Лютый, пес, лежавший рядом с Гердой, даже не проснулся.

– А ты знаешь, Уилл, сковородка сейчас бы не помешала, – ответил Хуберт, почесывая переносицу через открытое забрало, – В двух милях отсюда я заметил хорошее болото, видели, как у дороги росли турмалиновые грузди? Эх, набрать бы на обратном, знатная получилась бы прожарка.

– Я бы посмотрел, как далеко ты серишь, – усмехнулся Кальвин, другой рыцарь в вороненом, переносица его была перерублена и срослась очень некрасиво, – Это не Глаэкор, Хуберт, здесь жалят даже яблочки. Ты съешь грибочки, а они тебя.

– Ничего, желудок у меня сильный.

– Скажи это Голготу, у него кишки-то покрепче твоих будут, – возразил Кальвин, – Раньше вот два бутыля медовухи за раз и хоть бы хны. А щас два дня с ведра не слазит.

– Из-за грибочков?

– А ты думал, чего он на постоялых остался?

Раздался дружный хохот.

– Тогда не меня надо смотреть, – сказал Хуберт, – Кого покрупнее.

– Это кого? – заинтересованно прищурился Кальвин.

– А хоть бы и Глухое Ведро? – расплылся в беззубой улыбке Хуберт, половину верхних ему выбили инаркхи еще на подступах к Глаэкору.

Кальвин без труда выцепил взглядом высокого Беккета из толпы селян впереди. Он был как всегда огромен и как всегда начеку – периодическая глухота заставляла чувствовать слова затылком. Глухое Ведро хоть и не был силен умом, но опасность чуял за милю, а после вчерашней тренировки еще и отлично слышал.

– Да… с него должно больше выйти, чем с Голгота, ведра три, не меньше, – в Кальвине вспыхнул азарт.

Уилл смотрел то на одного, то на другого – споры рыцарей были не для него, но оставаться в стороне было выше его сил. Герда была сукой по рождению, а скука – по призванию.

– Голгот говорил, что с него пять вышло, – не выдержал Уилл.

– Когда? – спросил Хуберт.

– Вчера, – пожал плечами Уилл, – Сам говорил, когда его по-первой пронесло. Справляется и орет, кто ж его не слышал-то?

– Любит он преувеличивать, – махнул рукой Кальвин, – Да и только до пяти считать умеет или вообще, кроме этой цифры не знает ничего.

– Так! – решительно отрезал Хуберт, – ставлю, что с Глухого Ведра выйдет пять ведер. Пять глухих ведер! – сказал он и захохотал.

– Ты бы потише, – осадил его Кальвин, – Беккет вчера с Громилой махался, так что без слуха точно не ушел. Эй! Тилль, – позвал он пажа, флиртующего с хорошенькой служанкой, – сбегай-ка к Герарду, скажи, чтобы придержал кусочек топленого жира, смотри, чтоб все на похлебку не пускал.

Тилль, бросив желтый цветок колокольчика на передник кокетливой служанке, нехотя оторвался от своего занятия и побрел к королевскому повару. Тот, злой как черт, ворчал, роясь в куче мешков широкой телеги – один из них, с репой, порвался, и она рассыпалась под ногами, и даже умудрилась скатиться на зеленую траву. Стоя на земле, испуганные служки держали еще один мешок пока Герард как заправский метатель кидал репу в холщовую дырку.

Тем временем Герда встала на четыре лапы и отошла от увлеченных спорщиков и от спящего пса, шипы на ее ошейнике ярко блестели в свете солнца, сука подошла к Реборну – своему хозяину. И оскалилась.