Книга Вдова на выданье, страница 55 – Даниэль Брэйн

— А Лариса Сергеевна как же? — удивленно пробасил Евграф, и я чуть по лбу себе с размаху не саданула. Как в его голове одновременно уживается кража и верная служба — неведомо. Даже ему самому, скорее всего.

— Перебьется, — хмыкнула я, а Парашка, затушив свечу и оставив нас в полном мраке — ведьма, черт бы ее побрал! — заторопила на выход.

Мне по-прежнему этот мир казался полным тьмы. Не образно, в прямом смысле: едва гас хоть какой-то свет, и я терялась, почти впадала в панику, и, мелкими, нервными шажочками переступая за Парашкой, я думала, что любой из местных обитателей от яркого моего мира легко мог сойти с ума. Светодиодные лампы, неон рекламы, вспышки камер и телефонов — против робких, дрожащих огоньков и темноты, подступающей отовсюду.

Но и Парашка, и Евграф без труда ориентировались там, где я растерянно замирала. Я была убеждена, что они прекрасно видят все, что их окружает, пусть контуры, очертания, но видят, а я брела наугад, вытянув руки и проверяя каждый свой неуверенный шаг.

И лишь месяц следил за нами с высоты, совсем ничему не дивясь. И в нашем заляпанном окне он видел то же, что и веками до этой ночи — людей нечестных, вороватых, бесстыжих, зато искренних в своих намерениях и ни в чем не раскаивающихся.

Я, по крайней мере, не раскаивалась ни в чем и пообещала себе вознаградить и Прасковью, и Евграфа. Они оба легко могли потихоньку продать мои цацки одну за другой, и никто бы их не уличил и не схватил за руку.

Парашка, идущая с прижатым к груди узлом, открыла дверь, ведущую с лестницы в коридор кухни, и впереди вспыхнул огонек такой яркий, что слезы мгновенно расплавили мне зрение.

— Ты что там в узле прячешь, Прасковья? Лиса старая, а ну дай сюда!

У людей много масок, для каждого встречного найдется своя. Мне демонстрировали заискивающее раболепие, перед старухой-нянькой Домна показалась знающей свое место в этом доме экономкой.

— Не твоего худого ума это дело, — процедила я, входя в туманный желтый круг. Явление Домны, когда Парашка так добросовестно выверяла, кто в доме спит, а кто нет, было ожидаемым, если вспомнить, что она успевает бегать к дочери, пока хозяйка почивает.

Но мы покинули комнату, оставив открытым тайник, и это упущение. Может, Евграфа за моей спиной Домна и разглядела, а может, и нет, но незачем вызывать лишние кривотолки. Тем более не нужно, чтобы Домна сунулась туда, куда ее никто лезть не просил.

— Евграф, вот Домна дверь тебе придержит, спустись и принеси, что в комнате осталось, — негромко приказала я, надеясь, что он поймет. — Кровать мою, как раз Прасковье сгодится.

— Как велите, барыня, — отозвался Евграф и затопал вниз. Домна переводила взгляд с меня на Парашку, и выражение лица у нее менялось с холуйского на высокомерное.

— Прасковья, дай сюда, — протянула я руку и внутренне взмолилась — лишь бы драгоценности не выдали сами себя, не выпали, не издали ненужный звук. — Иди на кухню, лохань возьми и воды налей, только теплой! Исподнее дорогое, испортишь — высеку.

Весь мой опыт подсказывал, что в поговорке «муж и жена — одна сатана» огрех, куда лучше она подходит няньке и ее воспитаннице. Парашка с поклоном, не преминув лягнуть Домну как бы случайно, вручила мне узел.

— Да что ты, матушка, забижаешь, когда я исподне портила? — возмутилась она с непритворной обидой. — А что высечь, так как барин покойный, батюшка твой, меня за рубаху свою шелкову сек, так боле так сечь и некому! Рука у барина была — ой, тяжелая!