Книга Вдова на выданье, страница 56 – Даниэль Брэйн

Она благоговейно всхлипнула, для убедительности пустив слезу.

— Таких бар, матушка, нонеча не сыскать. Иди, все состирну тебе чистенько.

Парашка повернулась, Домне досталось пинка еще раз, и я подумала, что стоит расспросить старуху, чего они не поделили. Липочка, чья жизнь из неги и довольства превратилась в сплошные эмоциональные, черт бы их побрал, качели, вряд ли видела дальше своего нелюбопытного носа. Но, как верно заметила все та же Домна, в этом доме все очень внезапно сошли с ума.

— Из приории приезжали, барыня Олимпиада Львовна, — тихо молвила Домна, мигом потупив взгляд. — Лариса Сергеевна не приняла их, сказала — неможется, а Прасковья ваша, дурная, никакого почтения не оказала!

Вражда у них обоюдная, и на что Домна надеется? Подхалимаж, верно, не давал сбоев с прежней затюканной Липочкой, у меня же просящие, с отблесками свечного пламени глаза вызывали отвращение.

— Не до почтения ей, а из приории как приехали, так и уехали. А ты стой, пока Евграф поднимется, дверь ему держи, — напомнила я Домне и тоже ушла. Сердце неприятно и нервно дергалось от того, что все могло бы кончиться совершенно иначе, хотя если вдуматься, я никому бы не отдала свой трофей. Ни Ларисе, ни призраку мужа, ни самому императору, взбреди ему в голову посетить наш пропахший крысами шалман.

Дети спали, и я обессиленно шмякнулась на стул, прижимая к себе драгоценности. Адски хотелось пить, но пока не пришли Парашка и Евграф, я так и сидела истуканом. Евграф, оглядываясь на кроватку с малышами, старался производить как можно меньше шума и оттого топал, как стадо слонов. Он ставил у стенки кровать, а Парашка с помощью лохани и тряпок превращала подлинное богатство в мечту тряпичника, и священнодействовала она как заправская чернокнижница.

Идеальный план, и ведь она поняла меня с полуслова — вот лохань, вот вода, и украшениям влага не повредит, а на вид — в тазу плавает замоченное белье. Парашка отошла на пару шагов, наклонила голову в одну сторону, в другую, оценивая маскировку, решительно полезла в разложенные раньше стопки вещей, вытащила мои заношенные панталоны и бросила сверху, примяла. Евграф нижним барским бельем смущен не был, дождался, пока украшения будут надежно спрятаны, и вышел, крадясь на цыпочках.

— Безупречно, — растянула губы в слабой улыбке я, поднимаясь, и шатаясь пошла к кровати. День долгий, силы уже на исходе. — Проси у меня что хочешь, Прасковья. Все выполню.

— А курочек да уточек, матушка! — моментально сориентировалась она. — Вона Евграшке скажу, чтобы квартерку искал с сараюшкой. Да? Больно уж курочек своих охота. Моих-то помнишь, матушка? Цыплятков помнишь? Не вытащить тебя было малую из сараюшки!

— Помню, — соврала я, пытаясь расстегнуть пуговицы на лифе. Где-то я читала, раз пуговицы спереди, стало быть, владелица платья небогата, или то касалось более древних времен?

Комната и макушки моих малышей расплывались. Я плохо соображала, два дня — неужели прошло всего два дня? — и столько событий, что я забыла, кем я была, где я была, и некогда было оплакивать, что я потеряла. Все, что было теперь для меня важно, сопело рядом, только руку протяни, и отмокало под панталонами.

К важному прибавить ехиду-няньку и Евграфа. И эти двое стоят целой армии. Парашка, что-то приговаривая, раздевала меня, а я уже падала головой на подушку и обнимала детей.