Книга Десять ли персиковых цветков, страница 209 – Тан Ци

Я и бровью не повела, но почувствовала, как горят уши. Всему виной моя забывчивость: после полудня брат поссорился с Чжэ Янем в галерее, и сейчас действительно было не лучшее время для просьб. Впрочем, мне хватит и одной курительной палочки. Поблагодарив брата, я повернулась, чтобы поспешить к горным воротам.

Четвертый брат, бросив финики в пруд, ласковым голосом меня предупредил:

– Если не вернешься через одну курительную палочку, не обижайся: я лично спущусь в мир смертных и притащу тебя обратно.

Видно, с Чжэ Янем они поссорились крепко.

Над горой Куньлунь сиял Млечный Путь, ночь здесь давно вступила в свои права, но, когда я спустилась в мир смертных, меня встретил яркий день: над головой высоко стояло необъятное, чистое лазурное небо. Я сошла с облака неподалеку от здания домашней школы и скрыла себя заклинанием невидимости. Кто-то читал вслух: «Шусян пришел навестить Хань Сюаньцзы, сетовал тот на бедность свою, принялся Шусян его поздравлять…»^[120]

Я пошла на звук и, заглянув в помещение, увидела сидевшего в глубине учебной комнаты хорошенького мальчика. Хотя по меркам смертных он имел незаурядную наружность, мне он показался слишком изнеженным. Едва ли, когда он вырастет, будет так же красив, как Е Хуа. Однако в глазах ребенка сквозило знакомое мне ледяное спокойствие.

Мальчик закончил читать. Учитель открыл глаза и, бросив взгляд на учебник, произнес:

– Лю Ин, поднимись и объясни товарищам, что значит этот отрывок.

Мальчик с не по-детски серьезным лицом послушно встал. У меня дрогнуло сердце. Зрение меня не подвело: этот ребенок и впрямь земное воплощение Е Хуа. «Какой бы облик он ни принял, – подумалось мне, – я всегда его узнаю».

Медленно и обстоятельно он объяснил все смыслы. Учитель, поглаживая бородку, одобрительно кивал в такт его словам. Эта картина напомнила мне Шестнадцатого в годы нашего ученичества.

По правде говоря, то были позорные воспоминания. В те времена я, по своей неопытности и под тлетворным влиянием разгильдяев соучеников, находила занятия Мо Юаня невероятно скучными. Куда интереснее казалось веселья ради перебрасываться записками с Пятнадцатым, с которым у нас имелось немало общего.

Однако умения наши были ничтожны, а знания поверхностны, поэтому в девяти из десяти случаев летящие записки перехватывал наставник. Способ наказания у Мо Юаня не менялся веками: пойманный с поличным должен был прочесть перед всеми учениками отрывок из длинной и нудной сутры. Я, несчастная, и краем глаза не видела заданных нам писаний, не говоря уже о том, чтобы цитировать их наизусть. Я мялась и заикалась. В такие моменты всегда поднимался Шестнадцатый и с легкостью зачитывал названный отрывок, вдобавок непринужденно поясняя некоторые места. Тогда любому разумному существу становилось понятно, кто тут непроходимый тупица. Я и не отрицала, как и Пятнадцатый. Нас обоих раздражал зазнайка Цзы Лань. Призвав в свидетели небеса, мы поклялись вовек не водиться с подобными умниками, затем записали клятву, оттиснули на ней свои отпечатки пальцев и закопали лист под финиковым деревом на среднем дворе.

Однако Е Хуа, блиставший сейчас умом, очень-очень мне нравился.

Я притаилась за оконным переплетом и принялась ждать окончания занятий.

Пара слуг помогла Е Хуа собрать со стола книги и письменные принадлежности и вместе с ним направилась к выходу. Я пошла за ними, все еще не представляя, как мне, непринужденно появившись, начать разговор. Я все думала, сомневалась и не могла прийти к окончательному решению.