Книга Записки у изголовья. Книга 1, страница 136 – Тан Ци

Фэнцзю опустила голову на одеяло и, дважды чихнув, с легкой обидой закусила губу.

– Я не нарочно упала в воду. Одной спать так холодно, так холодно! Поспи со мной, мамочка…

Она даже шмыгнула носом, чтобы матушка пожалела свое несчастное дитя. У любой женщины дрогнуло бы сердце. Фэнцзю мысленно рукоплескала своему выступлению. Детская беспомощность удалась ей на «ура».

Но сегодня сердце матушки будто было высечено из камня. Послышался едва уловимый шум, как будто она подхватила какой-то тазик или что-то в этом роде и вышла за дверь, бормоча себе под нос:

– Уже говорит во сне, похоже, дело плохо.

Мамин голос слышался едва различимо. Фэнцзю не была уверена, что в нем звучала жалость, на которую она рассчитывала. Значит ли это, что ее поколотят, едва она встанет на ноги? Фэнцзю прикинула так и иначе, но однозначного ответа найти не смогла. Она с ужасом представила, как розги гуляют по спине, и в отчаянии, прежде чем раздался звук открывающейся двери, выложила свой последний козырь: уткнулась лицом в одеяло и притворилась, что плачет.

Где-то на середине очередного длинного всхлипа шаги остановились. Фэнцзю решила воспользоваться шансом и воодушевленно заплакала еще громче.

Мама бесстрастно сказала:

– Плакать бесполезно.

«Еще немного, – снисходительно подумала Фэнцзю сквозь плач. – И если ты сможешь так же спокойно повторить свои слова, я буду величать тебя госпожой Кремень».

Козырь не зря зовется козырем. Талант, как говорится, в землю не закопать.

Если мгновение назад она лишь тихонько всхлипывала, то теперь уже выразительно рыдала в три раза громче, с уместными паузами и надрывом.

Мама вздохнула:

– Плачь хоть еще в три раза громче, я не…

Фэнцзю тут же сделала, как велели, отчего у нее самой разболелась голова, так что она не расслышала последних слов. Мама не уходила и ничего не говорила. Фэнцзю пошла на второй заход, но мама, казалось, все еще ей не поверила.

Добросовестно закончив второй залп плача, Фэнцзю обнаружила, что мама все еще не уходит и молчит. Мысленно посетовав, что сегодня матушка не иначе как достигла самадхи, Фэнцзю серьезно задумалась, что делать, если и после третьего захода матушка сохранит хладнокровие. Если придется плакать дольше, она сорвет горло. А как голова болит!

Она выплакала все до последней слезинки, но матушка осталась равнодушна. У Фэнцзю чуть ли не волосы встали дыбом – когда матушка так очерствела? Забывшись, Фэнцзю подавилась слезами и закашлялась. Но в конце концов она добилась своего: мама все же подошла и похлопала ее по спине.

Слезы залили ей все лицо. Ужасное, наверное, было зрелище. Фэнцзю схватилась за что-то похожее на рукав, желая вытереть лицо. Она смутно почувствовала, как мамина рука подняла ее лицо и вытерла слезы. Рука была холодной, и она бессознательно отстранилась и, назло всхлипнув, заявила:

– Не трогай меня, я лучше обрыдаюсь насмерть!..

Но вдруг мама проявила терпение, крепко сжав ее руку, и, кажется, пробормотала:

– Будь умницей.

Это были знакомые слова, и слова нежные, поэтому Фэнцзю прекратила захлебываться плачем и, поуворачивавшись для приличия, в конце концов подставила маме опухшее заплаканное лицо, чтобы та вытерла ей слезы.

Фэнцзю приложила столько усилий и, хотя матушка сегодня вела себя не так, как обычно, все же добилась желаемого: матушка точно забудет, как ее дочка чуть не утонула в озере Возрождения. Можно было выдохнуть.