Книга Записки у изголовья. Книга 1, страница 172 – Тан Ци

Его голова была слегка наклонена, а рука по-прежнему лежала на ее плече. Его длинные серебристые волосы каскадом ниспадали на узорчатое одеяло, словно пролитый лунный свет. Волосы его были слегка спутаны, что делало его лицо каким-то домашним. Безмятежные глаза смотрели на нее в полумраке. У владыки всегда путались волосы, даже когда он ложился спать в правильной позе. Фэнцзю всегда это умиляло. Этот сон оказался продуман до мелочей.

Тем не менее у снов должны быть причины. Она хотела спросить Дун Хуа, почему он пришел так поздно. Но сама же себе и ответила, что, скорее всего, он пришел, чтобы помочь ей сосчитать синяки, полученные утром. Потом Фэнцзю хотела спросить его, почему он пришел посреди ночи. И сама же нашла ответ: паста из гибискуса лучше всего действует, когда больной расслаблен. Потом она хотела спросить, зачем ему понадобилось ее раздевать – неужели он не знает никаких приличий? Но она вздохнула и ответила себе: приличия его никогда не волновали. Если бы она о них заикнулась, он счел бы ее странной. Других вопросов у нее не было. Она должна была закричать от страха, забиться в угол, укрыться одеялом и с испуганным и яростным видом смотреть на владыку, думая о том, что он воспользовался ее состоянием, но так она выглядела бы еще более странно. В общении с владыкой нельзя воспринимать происходящее как обычно. Лучшим решением было вообще не думать.

Фэнцзю лежала, не шевелясь, и рука владыки все еще покоилась на ее опухшем плече.

– Я проснулась, – ничего не выражающим голосом произнесла она.

При свете свечи Дун Хуа долго смотрел на нее, затем убрал руку и взбил пасту в фарфоровой чаше, чтобы нанести на плечо.

– Хорошо, тогда распусти воротник. Я не достаю до плеча

Как он мог предлагать ей раздеться с таким невозмутимым лицом? Фэнцзю долго не могла понять, что происходит, и наконец натянула покрывало до самого подбородка, повернулась к нему спиной и сказала:

– Я сплю.

Когда она поворачивалась, Дун Хуа остановил ее. Он обхватил пальцами ее левое плечо, на котором не было синяков, и провел по нему ниже.

– Ты боишься, что я что-нибудь тебе сделаю?

В его голосе слышался отблеск веселья. Фэнцзю обернулась и увидела, что лицо Дун Хуа находится всего в нескольких цунях от ее лица. Драгоценный камень чернильно-синего цвета на его лбу отражал пламя свечи, а в глазах плясала улыбка. Она ошеломленно смотрела на владыку. Он отвечал ей самым спокойным взглядом из всех.

– Что же я могу сделать с твоим побитым тельцем?

Фэнцзю раздраженно ответила:

– Раз вы знали, что оно так избито, почему не помогли мне днем? Зачем сейчас притворяетесь добряком?

Когда она наклонила голову, ее подбородок коснулся раны на плече, и она застонала от боли. И тут она поняла, что не заметила, что все синяки, кроме одного на задней поверхности плеча, были уже обработаны. Болел только этот.

Владыка слегка отодвинулся и сказал:

– Когда падаешь на тренировке, нужно подниматься. Только тогда от тренировок будет толк. Я не всегда буду рядом, чтобы помочь тебе.

Затем он поднял руку, отодвинул с ее плеча ткань и, приподняв, подложил ей под спину подушку. Когда мазь коснулась уже страшно болевшего синяка на ее белой коже, Фэнцзю замерла. В плавных движениях владыки не было и следа колебаний. Как только все ее синяки были обработаны, Фэнцзю снова напряглась. По правде говоря, Дун Хуа был прав. Его рассуждения были разумными, и, хотя мысленно она с ним согласилась, это не помешало ей упрямо надуться.