Книга Записки у изголовья. Книга 1, страница 174 – Тан Ци

– Если это так… когда же вы?..

В воздухе витал аромат усыпляющих благовоний. Сквозь оконную щель проскользнуло несколько светлячков. Дун Хуа, казалось, удивил ее вопрос.

Он запахнул ворот ее одежд и, немного подумав, ответил:

– С начала времен стихия еще не несла таких разрушений, какие могли бы привести к крушению мира. Я уйду, когда наступит этот день.

Он некоторое время смотрел на нее, и в его глазах появилась улыбка.

– Но этого не случится еще много-много тысяч лет. Тебе еще рано плакать.

Завороженные приятным ароматом благовония, все больше светлячков заполняли комнату. Они напоминали изумрудные жемчужины, сверкающие в темноте ночи. Янь Чиу прозвал Дун Хуа Ледышкой (так он называл всех, кого недолюбливал, и Дун Хуа был первым в этом списке), и, хотя в этом прозвище была доля правды, оно не означало, что владыка бесчувствен; скорее оно означало, что его лицо не меняется, даже когда он шутит над другими.

Сегодня же владыка часто улыбался. Неважно, сквозила улыбка в глазах или в голосе, этого было достаточно, чтобы ошеломить Фэнцзю. Тем не менее она отчетливо слышала, что он только что сказал, и слабо возразила:

– С чего бы мне плакать?

И все же вздохнула с тайным облегчением. Она улыбнулась Дун Хуа, а затем, после краткого молчания, сменила тему:

– Я не вижу у вас на руках новых ран, почему вы до сих пор носите с собой пасту из гибискуса?

Дун Хуа некоторое время молчал. В конце концов он ответил:

– Откуда ты знаешь, что я часто раню руки?

Фэнцзю поперхнулась. Действительно, кроме ближайших слуг и маленькой лисы, никто не должен был знать о ранениях Дун Хуа. Даже тетушка Бай Цянь, которая была тесно связана с Девятью небесными сферами, не должна была знать об этой особенности владыки, не говоря уже о ней самой. К счастью, в последний момент остроумие пришло на помощь.

– А разве гибискус не используется для лечения ран на руках?

Она притворилась, что заглядывает в фарфоровую чашу в его руках.

– Вы сами сделали эту пасту? У вас хорошо получилось…

Дун Хуа размешал остатки пасты в миске и, опустив взгляд, ответил:

– У меня была маленькая лиса. Эту пасту сделала она.

Фэнцзю от души похвалила себя:

– Какая умненькая была лисичка. Паста такая приятная и ароматная… Почему вы мажете ее мне на лицо?

Дун Хуа наклонился, еще раз мазнул ей по щеке и спокойно ответил:

– У меня еще немного осталось, и я слышал, что эта паста также помогает сохранить молодость. Вот и решил употребить по назначению.

Фэнцзю вырвалась и подцепила пальцем немного пасты из фарфоровой чаши. Она бросилась к нему и усмехнулась.

– Добром надо делиться, вам тоже нужно…

Она повалила Дун Хуа на постель и другой рукой нанесла пасту из гибискуса ему на лоб. Его глаза сияли. Несколько светлячков сели владыке на плечо, несколько – на ширму; под их сиянием оживал начертанный живописцем лотос.

Фэнцзю села перед владыкой на колени, одной рукой придерживая его руку под покрывалом, а другой приподняла его налобную повязку. Она впервые видела глаза Дун Хуа так близко. Он был самым почитаемым богом в мире, богом, которым она больше всего восхищалась. Она вдруг осознала, в каком неудобном положении они оказались, и замерла на месте. Владыка не сопротивлялся ее домогательствам.

Он лишь сказал:

– Разве ты не говорила, что добром нужно делиться? Почему ты остановилась?