Книга Записки у изголовья. Книга 1, страница 96 – Тан Ци

Фэнцзю не могла не восхититься принцессой – та словно не помнила нанесенных обид. Только когда расстояние между изящными пальцами Цзи Хэн и шерсткой Фэнцзю сократилось до листка лука-порея, принцесса, кажется, вспомнила о до сих пор не исчезнувшем следе от укуса и с внезапной робостью замерла. Руки ее застыли в воздухе.

Лисичка молча смотрела на Цзи Хэн, когда вдруг заметила, что к ним неспешно шествует и сам Дун Хуа. Фэнцзю и рада была бы уйти, только ненавистные затекшие лапы все еще отказывались ей подчиняться, и у нее не осталось выбора, кроме как опустить круглые лисьи глаза вниз и отвернуться.

Вопреки всем ожиданиям Фэнцзю, эта поза показалась Цзи Хэн настолько трогательной, что, забыв обо всех страхах, принцесса отмерла и, потянувшись, выудила лисичку из зарослей. Сжав ее в объятьях, Цзи Хэн принялась осторожно наглаживать мягкий мех у той на макушке и, обнаружив, что на сей раз лисичка не брыкается, продолжила почесывать ее с небывалым воодушевлением.

Фэнцзю не брыкалась вовсе не потому, что не хотела, а потому, что кровоток во всех ее четырех лапках был нарушен. Конечности она почти не чувствовала, и, соответственно, у нее не осталось сил на сопротивление. Она не могла не вспомнить с грустью, как на вершине горы Фуюй Дун Хуа резко и холодно отказал Цзи Хэн, когда та попросила себе лисичку. Сейчас все изменилось – Цзи Хэн творила с ней что хотела, а Дун Хуа лишь стоял в стороне и, кажется, находил это зрелище весьма забавным. Действительно, его отношение к принцессе сильно изменилось.

Цзи Хэн еще долго с довольным видом наглаживала лисичку, пока наконец не оставила ее в покое. После этого она подняла мордочку Фэнцзю за подбородок и спросила:

– Я ведь нравилась тебе, когда мы были заперты в Лотосовом пределе Десяти зол. Разве ты не грустила, когда нам пришлось расстаться? Или ты не хотела расставаться с учителем? Но теперь мы с учителем сможем заботиться о тебе вместе. Разве ты не счастлива?

Не дождавшись от нее ответа, Цзи Хэн с Фэнцзю на руках направилась к печи для обжига фарфора, где совсем недавно беседовала с Дун Хуа.

Фэнцзю почувствовала, что к лапкам возвращается чувствительность, и хотела было вывернуться, но объятья кажущейся такой слабой и нежной Цзи Хэн вдруг уподобились стальным тискам. Только когда они подошли к каменному столу, принцесса чуть ослабила хватку. Взяв одной рукой еще не обожженную глиняную чашку, Цзи Хэн улыбнулась Фэнцзю:

– Мы с учителем сделали для тебя миску. Я хотела украсить ее узором, который напоминал бы о тебе. Но сейчас мне пришла в голову идея, что гораздо интереснее будет смотреться отпечаток твоей лапки.

К Фэнцзю мигом вернулось самоуважение, блуждавшее где-то далеко последние дни. У Цзи Хэн был приятный голос, неизменно напоминающий пение иволги, отчего же Фэнцзю он показался таким отвратительным? Особенно резали слух фразочки «Теперь мы с учителем сможем заботиться о тебе вместе» и «Мы с учителем сделали для тебя миску». Неужели она так долго оставалась рядом с Дун Хуа в облике лисички и приложила столько усилий только для того, чтобы достичь в итоге положения ручной зверушки? Как же низко она пала. Она – всеобщая любимица и самая обожаемая богиня Цинцю! Хотя по сравнению с Небесами, где строжайшим образом следили за порядком подчинения рангов, властвующая семья Цинцю, обращавшаяся с церемониалом излишне вольно, выглядела не в лучшем свете, все же Фэнцзю никогда не ела из обычной глиняной миски и не спала в гнезде из слежавшейся травы. Ее уязвленная гордость раздулась до небывалых размеров. Цзи Хэн же, будто позабыв о том, как лисичка всего несколько дней назад укусила ее за руку, радостно и бесцеремонно тянула лапу Фэнцзю к глиняной чашке. В груди у Фэнцзю поднималась буря негодования. Лисичка вырвала лапу и наотмашь ударила Цзи Хэн по щеке.