Книга Записки у изголовья. Книга 2, страница 105 – Тан Ци

К концу весны количество слов в его письмах постепенно увеличилось. Хотя писал он все еще очень сдержанно, сдержанность эта вовсе не походила на отстраненность первых писем.

Как докладывал старый управляющий, хотя в последнее время на лице досточтимого жреца ничего особо не отражалось, он все же казался более радостным, чем в начале. Разумеется, он не покидал имения Ранней весны, но иногда решал партии вэйци или делал наброски руководств по игре. Иногда приносил книги, чтобы посидеть в беседке Волнения сердца. Порой прогуливался и останавливался во внутреннем дворе. Только последним действиям досточтимого жреца – прогулкам с этими странными замираниями – управляющий не находил объяснения.

Но Аланьжэ знала, что делал Шэнь Е. В одном из последних писем он кратко обмолвился, что обнаружил глиняный горшок, который она закопала во внутреннем дворе. Шэнь Е разлил их по четырем кувшинам из белого фарфора. Вчера вечером он выпил полкувшина за игрой в вэйци. Он предположил, что она собрала пережившие морозы ягоды и дала им перебродить в горшке, затем запечатала его под землей на три четверти года. После этого высушила на огне семена выращенной осенью горчицы, замочила их в вине на полмесяца, чтобы добавить напитку аромат. В конце концов она запечатала его под землей еще на два года. Он спросил: угадал он или нет?

Разумеется, он угадал, точнее и не скажешь.

Старый управляющий также вручил ей белый фарфоровый кувшин вместе с этим письмом, сказав, что досточтимый жрец приказал доставить это вино госпоже Вэнь.

Это было двадцатое письмо от Шэнь Е.

* * *

Темной ветреной ночью Аланьжэ, прихватив белый фарфоровый кувшин, прошла весь путь до имения Ранней весны. Затем одним легким движением запрыгнула на камфорное дерево, росшее за пределами двора.

Это дерево стояло напротив комнаты Шэнь Е. Внутри еще тихо горела непогашенная лампа, в свете которой вырисовывался силуэт Шэнь Е в окне. Аланьжэ нашла местечко, где можно безмятежно улечься между ветвями, открыла кувшин и, попивая вино, посмотрела в закрытое окошко.

Когда она опустошила кувшин наполовину, то увидела Су Мое, очень кстати забравшегося на то же дерево. Он лениво сел на соседнюю с ней ветку и с ходу припечатал:

– Я наставляю тебя не первое десятилетие, но ты так и не поняла разницу между «глупо» и «романтично». Письма – еще куда ни шло, но пить вино под окнами возлюбленного – это уже совсем безнадежно.

Аланьжэ как раз устроилась очень удобно, ей было лень шевелиться.

– Неверно говорите, наставник. Если время неподходящее, место неподходящее и человек не тот, то пить в одиночестве – вынужденная мера. И сегодня я здесь от безысходности – ничего не могу поделать ни с временем, ни с местом, ни с собственными чувствами. В целом-то ничего необычного, все так же естественно, как рассвет и закат, цветение и увядание.

Она рассмеялась, подняла кувшин и сделала большой глоток.

– Безнадежно? Романтично? Конечно, романтично.

Едва слово «романтично» сорвалось с ее губ, как маленькое окошко внезапно открылось и оттуда быстро шагнула черная фигура. Веки Аланьжэ дрогнули. Когда Шэнь Е встал у стены лицом к ним, белый фарфоровый кувшинчик был уже надлежащим образом упрятан в рукав.

Верховный жрец в сюаньи стоял против ветра, а Су Мое с Аланьжэ одна лежала, другой сидел на ветвях самым грубым и неприличным образом. Шэнь Е нахмурился, обвел взглядом их двоих и бесцветно сказал: