Книга Хризолит и Бирюза, страница 162 – Мария Озера

Между нами возникло странное доверие. Я ловила себя на том, что жажду верить в её лучшие стороны, будто эта вера могла спасти и меня саму. Каждое её слово отзывалось в моей душе соблазном: довериться или оттолкнуть?

Но с каждым днём всё яснее становилось: в мире, полном опасностей и интриг, моя связь с Жизель может оказаться как благословением, так и проклятием.

Отдельные апартаменты Жизель для меня больше не снимала: теперь я жила в комнатах на верхних этажах клуба. Пространства стало меньше, но обстановка почти не отличалась. В моём распоряжении оставались спальня и ванная, а пищу мы принимали в общем зале: иногда готовили сами, чаще довольствовались блюдами, что предлагали нам кухарки, нанятые Жизель.

Комната дышала тяжестью. Тёмное дерево мебели, кожаные кресла, массивный ковер, приглушённые картины в позолоченных рамах — всё это выглядело добротно, но безрадостно. Одно-единственное окно с балконом было задёрнуто толстой шторой, отчего в комнате вечно царил полумрак. Светильники стояли повсюду, даже бра над кроватью, будто кто-то заранее понимал, что в этой тьме можно сойти с ума. Запахи лака, старой кожи и сигаретного дыма въелись в стены так прочно, что даже проветривание казалось бесполезным.

Я понимала: это место — лишь временное убежище. Но с каждым днём ощущение временности превращалось в гнетущее ожидание. Мне всё чаще чудилось, что я засиделась, что пора двигаться дальше — искать пространство, где можно дышать полной грудью, выбирать самой и быть собой. Но куда? И как?

Я стояла в углу за колонной, словно тень, давно отстранившаяся от этого мира карт, женщин в блестящих платьях и мужского смеха. Я наблюдала за залом, как за шахматной доской: одни девушки уверенно делали ходы, пленяя улыбками и танцами, другие же уже теряли своё очарование, не замечая, как фигуры вокруг начинали теснить их.

И в этот вечер, перебирая глазами привычные лица, я заметила то, чего никак не ожидала.

Граф Волконский.

Он сидел почти в центре гостиной, словно чужак среди разомлевшей толпы. Между тонкими пальцами, по обыденности окольцованными серебром, дымилась сигарета, заслоняя его черты сизой завесой. Лишь присмотревшись, я узнала его. Лицо осунулось, под глазами легли тёмные тени, как следы бессонных ночей. Перед ним на столике стоял стакан с янтарной жидкостью, а в пепельнице тлела прежняя сигарета — выкуренная поспешно, будто в забытьи.

И рядом, прислонённая к креслу, стояла трость. Дерево, инкрустированное камнями, сияло в полумраке, но её блеск был горьким напоминанием: последствия той аварии оставили на Ниваре куда больший след, чем я могла вообразить.

Перед Ниваром расположились два аристократа примерно его возраста. Они азартно бросали карты на стол, звенели монетами, делали ставки и заключали пари, словно от исхода партии зависела их честь. Смех, колкости и громкие реплики разлетались вокруг, но Волконский лишь равнодушно скользил по ним взглядом. Его ответы на попытки втянуть его в разговор были коротки, отрывисты, словно отрезанные холодным ножом. Он оставался неподвижным, как изваяние, следя за ходом игры так, будто видел в ней не увеселение, а схему чего-то большего.

На подлокотниках кресел устроились девочки мадам Жизель. Их лица мелькали в клубе часто, но имена вечно путались у меня в голове. Зато фигуру Никс Симидзу невозможно было спутать: гибкая, уверенная, она словно ждала своего часа. Её женственность и манеры были мечтой каждого мужчины в этом зале, и всё же она решила испытать судьбу на том, кто даже не удостаивал её взглядом.