Книга Хризолит и Бирюза, страница 212 – Мария Озера

Две пары расширенных глаз синхронно метнулись ко мне, выражая откровенное изумление, будто я спросила о чём-то совершенно очевидном, но при этом — невозможном.

— Золотце моё… — медленно протянул Лоренц, указывая руками на Агнесс. — Ты, возможно, не поняла, но наша девочка…

— Я подлила вытяжку из акации в вино на балу.

Её голос прозвучал так же ровно, как и прежде, но лицо уже не скрывало бури. В первые секунды в нём читалось недоумение: как Лоренц так быстро догадался? Но вскоре брови девушки сошлись к переносице, губы сжались в тонкую линию, дыхание участилось. Казалось, даже её черты стали темнее.

Лоренц застыл в кресле, глядя в одну точку на ковре. Его неподвижность казалась страшнее гнева: в этом взгляде читался не просто шок — он словно пытался осознать, что под его собственным носом девочка, которую он буквально растил с пелёнок, успела сотворить такое и остаться незамеченной. Ошибки воспитания? Слишком много свободы?

Он не произнёс ни слова. Его пальцы, сжатые в кулаки, медленно разжались и сомкнулись вновь. В этой тишине чувствовалась его внутренняя борьба: наказать? защитить? изолировать её или обнять? Я видела, как тяжело ему давалась мысль о том, что он, возможно, упустил самое важное в её жизни.

Пока мысли Лоренца жужжали в его голове, словно рассерженный улей, казалось, что он ни разу не издал ни звука. Даже не дышал.

— Зачем ты это сделала, Агнесс? — мягко, почти по-матерински, спросила я, желая разрядить тяжелую тишину, не напугав ее резкостью.

Девушка открыла было рот, чтобы ответить, но Лоренц опередил ее:

— Ты под домашним арестом, — произнёс он сухо и строго, его голос звучал как удар хлыста.

— Лоренц, нет — вскрикнула она. Топнула ногой, как ребёнок. Но в этом жесте не было каприза — только отчаяние, как у птицы, впервые ударившейся о стекло.

— Ллойд — громко окликнул Лоренц, и дверь тут же отворилась. На пороге появился охранник — тот самый, что неизменно стоял у входа в кабинет. Он был лишь немного старше Агнесс, но мускулистое, выточенное тренировками тело делало его похожим на мужчину моего возраста.

— Проведи юную особу в гостевые покои, — коротко распорядился Лоренц, — затем возьми ещё несколько человек и вынеси из её комнаты все художественные принадлежности.

— Ты не смеешь так поступать! — Агнесс повысила голос; лицо её исказила гримаса боли и ужаса. В её глазах мелькнула обида и предательство. Она ведь верила, что откровенность принесёт понимание, а не наказание.

— Могу и делаю — рявкнул Лоренц. И ударил кулаком по столу.

Звук прокатился по кабинету, как выстрел в пустом соборе. Фарфоровая чашка подпрыгнула. Чай, давно остывший, плеснул на салфетку, оставив тёмное пятно.

— Ненавижу тебя!

Хлопнула дверь. Следом за княжной бесшумно скользнул Ллойд, почтительно отвесив поклон перед уходом.

Я сидела тихо, стараясь не шелохнуться, словно мышь под взглядом хищника. Даже дыхание затаила, чтобы не оказаться под горячую руку. Ромашковый чай в чашке давно остыл; от него уже не поднимался пар, как будто сама комната утратила тепло. Казалось, ничто теперь не могло унять бурю, бушевавшую в душе Лоренца.

Он сидел за своим массивным рабочим столом с закрытыми глазами, будто силясь вернуть утраченное равновесие. Пальцы вплелись в каштановые волосы — короткие теперь, не такие, когда они падали на плечи, как у романтического поэта. Теперь — практично, сдержанно, как и он сам в данный момент. Его широкие плечи слегка дрожали, грудь то вздымалась, то опускалась в рваном ритме — дыхание выдавало его напряжение. Мысли, словно черные вороны, метались в его голове, не давая покоя.