Книга Хризолит и Бирюза, страница 330 – Мария Озера

— Благодарю, Ваше Величество, — Нивар, как подобает воспитанному члену императорской семьи, чуть привстал и отвесил короткий поклон Лазару. Я знала, сколь многое стоило ему даже такое формальное проявление почтения: вся его натура отталкивала любые соприкосновения с четою Герцвердов.

Представление продолжалось ещё около получаса. Смена сцен шла, словно плавная игра кукловода: новые персонажи, новые образы, а нити, невидимые глазу, управляли ими безукоризненно. На подмостках оживали деревянные звери — искусные марионетки, так правдоподобно подчиняющиеся дрессировщикам, что публика принимала их за живых львов. Те кружились, вставали на задние лапы и, в конце концов, кланялись зрителям, будто настоящие артисты. Аплодисменты прокатывались по залу волной, а я заметила, как Нивар, чуть склонив голову, следил не за зверями, а за руками тех, кто ими управлял. В его взгляде светилось профессиональное уважение к чужому мастерству, словно он разбирал технику движения нитей и каждый трюк заносил в свой внутренний арсенал.

Моё внимание отвлекло шевеление Идена. Тело, закалённое северным холодом, слишком остро отреагировало на жар зала: он ловко расстегнул несколько верхних пуговиц камзола и спустил воротник, открыв часть спины. И тогда я заметила то, что, пожалуй, не предназначалось для чужих глаз.

Шрамы.

Тёмные, пересекающие кожу полосы выглядывали из-под ткани. И я ясно поняла — это лишь малая доля того, что скрывает его тело. Моя рука невольно сжалась на подлокотнике, будто я прикасалась к ним мысленно. В голове зазвучал один-единственный вопрос: какие руки дёргали за нити его судьбы так жестоко?

Я не могла оторвать взгляда. Шрамы были молчаливыми свидетелями битв и потерь, но ещё сильнее они говорили о внутренней войне, которую он вёл и сейчас. В Идене я видела не просто принца соседнего королевства, а человека, которого пытались подчинить чужой воле, и который всё же сохранил своё. Его борьба была похожа на сопротивление марионетки, что вдруг захотела разорвать нити, управляющие ею.

Моё сердце сжималось каждый раз, когда я пыталась ненавидеть Идена и заставить себя не видеть в нём человека с тяжёлым прошлым. Убедить себя в том, что он безжалостный убийца, было куда проще, чем допустить мысль, что в нём есть ещё что-то. Но в глубине души росло понимание: каждый несёт в себе и тьму, и свет. Иден, как и все мы, был продуктом обстоятельств, и далеко не всегда ему выпадал шанс выбирать.

За его холодным взглядом прятались воспоминания, что терзали и изводили его, порой толкая на страшные поступки. Я пыталась представить его в иной реальности — в мире, где его не окружали бы насилие и ненависть.

Каждая встреча становилась испытанием. В его истерзанной душе я иногда видела проблески человечности — короткие мгновения, когда он не прятался за маской. Возможно, он был бы другим, если бы война не оставила столь беспощадных шрамов. С каждым разговором, с каждым взглядом я понимала: мой страх и моё осуждение только усугубляют его боль. Понять Идена означало приоткрыть дверь не только в его душу, но и в свою собственную — к состраданию, которое могло изменить всё.

Черт. Черт, черт. Почему это должно меня волновать?

От мрачных мыслей меня отвлёк громкий хлопок — на сцену выкатились мишки-марионетки. Их деревянные лапы ловко держали разноцветные мячи, они шатко катались на крошечных колесах, и публика хохотала. Дети радостно тянули руки, словно веря, что куклы живые. Я же видела больше — невидимые руки кукловодов за ширмой, каждая ниточка была продумана, каждая пауза и взмах лапы имели свой ритм. Их дружелюбие и смешная неуклюжесть были тщательно поставленной иллюзией.