Книга Хризолит и Бирюза, страница 331 – Мария Озера

Финалом стало появление тростевых птиц с длинными шейками и яркими перьями. Они вспархивали и планировали под светом рампы, складываясь в замысловатые узоры. Казалось, они сами парят в воздухе, хотя я знала — над ними тоже тянутся нити и скрытые палки. Всё вокруг было построено на искусстве невидимого управления. И это зрелище вбирало в себя и радость, и горечь: кто из нас, сидящих в зале, на самом деле свободен?

Выходя из театра, я заметила, что отец оживлённо беседует с Лазаром. Его губы тронула улыбка — настоящая, тёплая, как у Идена. Это зрелище меня одновременно и пугало, и завораживало. Лазар, мрачный и суровый, вдруг показался моложе, и в этой улыбке я уловила опасное сходство отца и сына.

Я подошла ближе, стараясь не привлекать их внимания. Отец всегда умел находить общий язык с людьми — профессия приучила его к этому, — но сейчас в его голосе звучала какая-то непривычная энергия. Лазар словно расцветал под его вниманием, смеясь над шутками, которых я не расслышала. Эта легкость казалась ненастоящей, будто грубая маска, внезапно ожившая на чьей-то ниточке.

Чувство тревоги не покидало меня: я знала, что для Лазара подобная свобода — редкость. В его обычно напряжённых чертах будто раскрывались цветы, и именно это делало происходящее ещё более странным.

Вдруг он поднял голову, и его взгляд встретился с моим. Улыбка тут же угасла, глаза полыхнули недоумением. В этот миг я поняла: я стала свидетелем сцены, которой не должно было быть, словно заглянула за ширму, где кукловод держит нити. Моё сердце оборвалось — между ними возникло нечто большее, чем просто разговор.

Я споткнулась о собственную ногу под воздействием такого взгляда и забыла, как дышать.

Пытаясь отвлечься, я отошла вперёд, оставив Нивара с Жизель, и уставилась на людную улицу. Она тянулась к мосту над заледеневшей рекой, и в её гуле я искала спасение от этого взгляда, ещё жгущего мою кожу.

Почему-то мои глаза сами начали искать Идена. В голове вспыхнула нелепая мысль: раз он принц Северной страны, значит, непременно мастер катания на коньках. В его лёгкости движений и врождённой грации было что-то такое, словно он действительно создан для этого ледяного мира.

— Хочешь покататься? — неожиданно раздалось у самого уха.

Я и опомниться не успела, как оказалась заключённой в кольцо его рук, прижатая к ограждению моста.

Осторожно повернув голову, я встретилась с его глазами — холодными, как лёд, но в то же время притягательными и полными уверенности. Они были слишком близко. Слова застряли в горле: сердце колотилось, а дыхание сбилось, словно всё вокруг замерло. Но едва заметная тень улыбки скользнула по его губам — и моя нерешительность растаяла. Я кивнула.

Иден потянул меня за собой к реке, ведя по заснеженным ступенькам. Его ладонь не выпускала моей — в этом касании чувствовалась почти болезненная настойчивость, будто он боялся, что я исчезну, если отпустить.

На площадке у реки он взял напрокат коньки. Я выбрала свою пару и устроилась на лавке под навесом, чтобы завязать шнурки. Но едва я поднялась, он мягким движением вернул меня обратно.

— Сиди, — сказал он. — Я зашнурую тебе как следует, чтобы ты не упала.

— А я-то думала, для этого рядом должен быть ты, — парировала я с насмешливым видом, хотя внутри дрожала, как струна.