Книга Хризолит и Бирюза, страница 58 – Мария Озера

— В этом классе учится Агнесс Гарибальди, — сообщил мистер Циммермах, останавливаясь у дверного косяка. — Девушка с феноменальной памятью и редким даром живописца. Её учителя говорят, что она пишет не просто картины — она запечатлевает внутренние миры.

Я насторожилась. Творческие натуры всегда казались мне существами особого порядка — будто более тонко чувствующими, будто их кожа тоньше, а нервы ближе к поверхности. В них была своя откровенность, и, как мне всегда казалось, они с лёгкостью передавали свои чувства, позволяя обывателю заглянуть в их душу, как в раскрытую книгу.

Но Агнесс была другой.

Она сидела у окна, не замечая нас, с высоко поднятой головой, и будто отгородившись стеклянной стеной от всего, что не касалось её мыслей. В её лице не было ни теплоты, ни любопытства — только нечто монументальное, холодное, как мрамор античной статуи. Ни один мускул не дрогнул на лице, даже когда учительница окликнула её по имени.

Этот внутренний диссонанс — между её талантом и такой отстранённостью — зацепил меня. Она была словно картина, которую невозможно расшифровать сразу: тёмная, лаконичная, вызывающая тысячи догадок.

Следующего ученика мы отправились искать на самый верх — в крытую теплицу, устроенную на крыше здания. Воздух становился свежее с каждым пролётом, и, наконец, за стеклянной дверью, расцвела небольшая оранжерея.

— Генри Фогель, — сказал Циммермах, останавливаясь перед входом. — Неординарный юноша. Я позволил ему построить здесь свою лабораторию. С условием — что она будет закрыта от посторонних глаз, где бы он сам ни находился.

Мы не вошли, а остались наблюдать из-за стекла.

Перед нами, в золотистом утреннем свете, склонившись над ящиками с землёй, трудился смуглый юноша со светлыми, почти выгоревшими волосами. Его движения были неспешны, сосредоточенны, будто он разговаривал с каждым ростком без слов. Тонкие пальцы бережно поправляли листья, протирали стебли, рассыпали удобрение — он был не просто садовником, он был хранителем этой хрупкой, живой вселенной.

— Он приходит сюда ещё до начала занятий, — тихо пояснил директор, — ухаживает за садом, ставит опыты. Генри один из тех, кто никогда не теряет интереса к тому, что любит. Его кожа уже стала бронзовой от солнца, а волосы — светлее от ветра и света.

Мне показалось, что юноша всё замечает, просто делает вид, что нас здесь нет. Он был похож на молчаливого лесного духа — такого, которого нельзя потревожить, иначе исчезнет.

Все трое были настолько разными, столь удивительно яркими, что я с трудом сдерживала захлёстывающее восхищение. В моей голове уже строились замки из расчётов: как бы мне найти столько средств, чтобы поддержать каждого из них? Отдать на обучение, на свободу, на раскрытие крыльев.

Почувствовав внимательный взгляд мистера Циммермаха, я опустила плечи, едва выдохнув, и поджала губы:

— Ох, мистер Циммермах… я не думала, что это окажется так сложно.

Он понимающе улыбнулся, развёл руками и мягко проговорил:

— У вас есть время подумать, госпожа Хаас. Спешка в подобных делах — самый плохой советчик.

Стоило мне выйти за двери школы, как в грудь ударила волна неудовлетворения. Я искренне надеялась сегодня закрыть этот вопрос, принять решение — и двигаться дальше. Но вместо этого он, как назло, потянулся в неопределённость. И всё же — у меня родилась идея. Нужно выпросить у Лоренца разрешение устроить благотворительный вечер, собрать представителей Верхнего города, чтобы они пожертвовали на нужды школы. А заодно пригласить этих ребят — Адриана, Агнесс и Генри. Посмотреть, кто как держится в новом обществе. Кто-то создан для жизни наверху, а кто-то — нет. Это может стать ключом к правильному выбору.