Книга Хризолит и Бирюза, страница 62 – Мария Озера

Но вместо этого — сдержанное движение: он вынимает из моих волос тонкую веточку. Просто. Спокойно. Почти буднично. Как будто это вовсе не имеет значения.

Я вспыхнула, будто пойманная на воровстве. Эти мысли — Святой Род, как же они были навязчивы — вспыхнули во мне, как спичка, и я, едва не споткнувшись о собственное чувство неловкости, быстро отвернулась.

Надо взять себя в руки. Немедленно!

Досада и раздражение захлестнули меня с новой силой. Над собой, над ним, над тем, что я утратила способность держать в узде собственную голову. Без единого слова я резко отвернулась, торопливо вышла из кабинета, из ратуши, из Нижнего города — и, желательно, из-под власти его взгляда.

Чем дальше я шла, тем громче стучало в висках: Как же меня всё это раздражает! — особенно то, что раздражает лишь потому, что волнует слишком сильно.

На следующее утро я всё ещё находилась во власти вчерашних воспоминаний. Стоило мне открыть глаза, как первая мысль, пронзившая сознание, прозвучала в голове с вызывающей интонацией:

— Полюбуйтесь, я — весь из себя таинственный и неприступный!

Подушка с глухим стуком ударилась о стену, а я с яростью сбросила с себя одеяло.

— Я буду смотреть на тебя холодно и безразлично… лишь бы ты подумала, что я интересуюсь! — бросила я в пространство, обращаясь, по сути, к стенам своей столовой.

Хромая из стороны в сторону, сначала за завтраком, потом и после обеда, я чувствовала, как во мне поднимается буря. Эти чувства — отнюдь не возвышенные, но тревожно жгучие — волновали нутро.

— Я вольна поступать, как заблагорассудится, и с кем пожелаю! — злобно передразнила я, будто слыша его голос в голове.

Наступила тишина. Только мое дыхание и мерный стук ложки о фарфор наполняли её. Я застыла на месте, уставившись в одну точку на обоях, словно надеясь найти в их узоре ответы, которых мне никто не давал.

Сквозняк от открытого окна нежно колыхал подол моего льняного сарафана, избранного в качестве домашнего платья. На ночь я сняла повязку с раненого колена — хотелось, чтобы ранка подсохла.

— Интересно, что бы он сказал, узнай он, что я спасалась бегством от сынков бывшей квартирной хозяйки? — проговорила я с кривой усмешкой, опираясь бедром на край стола. — Хотя… быть может, он и так всё знает.

Я пожала плечами и закатила глаза. В воображении мигом возникло его лицо — высокомерная ухмылка, острый взгляд.

— Он бы, пожалуй, рассмеялся, — пробормотала я, с шумом опуская кружку на стол. Гнев снова поднимался волной. Я перешла в гостиную, где воздух был прохладен, и сердце колотилось сильнее, чем следовало бы.

Я искала ответы, но слышала в ответ лишь эхо собственной неуверенности. Можно много рассуждать о загадках человеческой природы, искать причины, выстраивать сложные теории… Но в самом сердце человека — простота. Один взгляд, в котором спрятано всё, одна улыбка, согревающая душу, — разве нужно что-то ещё? Именно этого я жаждала — в каждом дне, в каждом мгновении.

— Ну почему, скажите, нельзя быть хоть немного человечнее? Неужто это так трудно?!

И тут раздался стук в дверь.

Размашистым шагом — насколько позволяло пострадавшее колено — я добралась до входа и распахнула дверь с таким пылом, будто собиралась отчитывать самого министра:

— Да?!

В коридоре никого не было, и я хотела было закрыть дверь, как мой взгляд упал на подарочную коробку, перевязанную голубой ленточкой. Еле наклонившись за ней, я понесла ее на диван, громко хлопнув дверью еще целой ногой.