Книга Хризолит и Бирюза, страница 63 – Мария Озера

К ленте была прикреплена карточка:

«Надень это в театр «Шато». Экипаж будет в восемь.

Граф Волконский.»

— Как же он любит распоряжаться… — выдохнула я, прищурившись.

И всё же… сердце ёкнуло.

Я за малым только не пнула эту коробку, но в дверь снова постучали, что в очередной раз вызвало во мне бурю негодований, будто я играла в какую-то игру и явно проигрывала. От резкости, с которой я открыла дверь, Лоренц, стоящий в коридоре, сделал полшага назад, расширив глаза:

— Святой Род, что за бестия? — усмехнулся молодой человек, прикрывая шутливо лицо руками.

Я выдохнула всеми легкими, где последний час сидела жаба и давила меня изнутри, не позволяя дышать. Лоренц оказался как нельзя кстати в этой беспроглядной пучине негодования. Только сев на кресло напротив панорамного окна в гостиной комнате, я позволила себе расслабиться. Мужчина медленно прошел за мной, аккуратно закрывая дверь, видимо, чтобы не будить во мне зверя, которого он уже успел испугаться.

Лоренц изучал меня с легкой усмешкой, будто я была главным действующим лицом какого-то абсурдного спектакля. Его присутствие, словно глоток свежего воздуха, заставило меня на мгновение забыть о своих проблемах. Я потянулась за стаканом воды, чтобы снять напряжение, и его взгляд остановился на моих руках, которые мелко тряслись от переживаний.

— Ты в порядке? — наконец сказал он, прерывая тишину. Вопрос прозвучал просто, но в его голосе сквозила искренность, которую я не могла игнорировать. Я покачала головой, готовая высказать всё, что накопилось за последние дни. Но в этот момент в горле встал ком, и ни одного слова не получилось произнести.

— Просто… день не задался, — ответила я, опустив глаза. Лоренц, заметив мое состояние, подошел ближе.

Словно статуя, он остановился за спинкой кресла, и я почувствовала, как прядь моих волос оказалась у него между пальцев.

Я никогда не любила, когда Жизель расчёсывала мне волосы в детстве. Они были у меня волнистые, непослушные, вечно путались, а после расчесывания превращались в пышную копну, от которой хотелось завыть. Как только я выросла и поняла этот момент, я без колебаний избавилась от всех этих вражеских зубастых орудий. С тех пор волосы были мне благодарны — и я им тоже.

Однако была и другая причина, по которой я не любила, когда кто-то прикасался к моим волосам. Лоренц, сам того не подозревая, напомнил мне об этом. Стоило лишь чужим пальцам коснуться моей непокорной гривы — и меня словно обнажали. Казалось, они прикасаются к чему-то слишком личному, сокровенному. Тело покрывалось мурашками, веки сами собой опускались, и я невольно замирала в сладком, почти болезненном блаженстве. Я чувствовала себя обнажённой — даже в самой плотной одежде. Именно поэтому я всегда старалась избегать чужих прикосновений к своим волосам.

Я осторожно накрыла ладонь Лоренца своей рукой — не грубо, но достаточно ясно, чтобы он понял: стоит остановиться.

— У меня для тебя небольшой подарок, ласточка, — с тёплой таинственностью сказал он и достал из кармана удлинённый футляр.

— О, нет, Лоренц, не надо, — я резко поднялась, уже догадавшись, что он собирается сделать.

— Офелия, — как только он произнёс моё имя, меня охватило ощущение, будто всё вокруг стало легче, светлее. Он произносил его так, словно открывал двери в другой мир — без тревог, без обязательств.