Книга Хризолит и Бирюза, страница 91 – Мария Озера

И её слова…

Они были как удар и как утешение одновременно.

Я стояла молча. Всё внутри разрывалось. Между благодарностью и яростью. Между тем, что я была для неё… и тем, что она от меня утаила.

Криста, стоявшая рядом, окаменела. Я чувствовала её взгляд, но не могла на него ответить. Это был урок, который я не хотела принимать. Но теперь — выбора не оставалось.

— Я же тебя вырастила. Оберегала от мира, где царят ложь и предательство, — тихо произнесла Жизель, опуская изумрудный взгляд сперва на Кристу, а потом — снова на меня.

Её голос всё ещё был спокойным, выверенным, как у женщины, которая привыкла командовать — не криком, а тоном. Но за словами звучала тяжесть — словно они пробивались сквозь годами возведённую стену.

Я не двинулась с места. Но и не могла больше молчать.

— Ты думаешь, что оберегала меня? — мой голос дрогнул. — Изолировав от жизни? От самой себя?

Жизель быстро посмотрела по сторонам, заметив, что на нас начали поглядывать. В её взгляде промелькнуло что-то вроде тревоги — может, впервые за всё время. Она резко взяла меня за руку — крепко, как в детстве, когда я пыталась вырваться, — и повела прочь от толпы, в сторону дальнего коридора у галереи.

— Не здесь, — прошептала она с нажимом. — Не при всех.

Мы свернули в боковой закуток, почти у колонны, где тень скрывала нас от чужих глаз. Только там она отпустила мою руку. Я отдёрнула её с силой.

— Мне нужно было знать правду, — повторила я, уже срываясь.

Жизель нахмурилась. Изумрудные глаза заискрились — не от слёз. Это была та старая злость, которую она всегда держала в узде.

— Знать правду? — произнесла она холодно. — Правда — это то, что люди используют как нож. Я хранила тебя, потому что Верхний город рвёт таких, как ты, на куски. Ты была ребёнком. Я тянула время, сколько могла. Потому что знала: стоит тебе войти в этот мир — и его двери захлопнутся.

— Но теперь ты уже не можешь меня остановить, — прошептала я.

Моё дыхание сбилось. Я не знала, во что верить — в предательство или любовь.

Сердце било в висках, а в глазах Кристы застыл ужас. Она не знала — и, может быть, теперь тоже боялась.

Жизель шагнула ближе, её голос стал совсем тихим:

— С самой первой ночи. Я держала твою жизнь в ладонях — и молилась, чтобы ты не узнала слишком рано. Потому что знание — это огонь. А ты слишком горишь, Офелия.

Внутри все разрывалось. Где-то между гневом и благодарностью. Между тем, кем я была — и кем могла бы быть.

Мир рушился.

А я стояла на его обломках — и впервые не знала, кем хочу быть дальше.

Криста, стоявшая между нами, казалась потерянной, точно ребёнок, оказавшийся в чужом доме, где рушится то, что казалось нерушимым. Она переводила взгляд с одной на другую, в её глазах была паника — и сочувствие.

Я прикусила губу, чтобы не сказать больше. Чтобы не закричать.

Жизель же вдруг изменилась. Её лицо стало прежним — игривым, почти беззаботным. Она легко, даже по-матерински, коснулась плеча Кристы и произнесла с той небрежной бодростью, которую я знала с детства:

— Девочки, нечего тут разводить сентиментальности. Идите работайте! Деньги, знаете ли, с неба не падают.

Она подмигнула мне, как будто мы только что обсуждали новых клиентов, и уже через миг исчезла в толпе, оставив за собой только аромат духов и ощущение опустошённости.