Книга Хризолит и Бирюза, страница 94 – Мария Озера

— Спасибо тебе…

Он вывернулся из объятий, встал на корточки передо мной и склонил голову на мои колени. Его волосы были влажными, пахли дождём и кожей, и когда я провела по ним пальцами, сердце сжалось от нежности. Энергичность, что всегда исходила от него, теперь сменилась редкой покорной тишиной. Мы молчали — но не из неловкости. В этой тишине было доверие, будто мы оба знали: не всё можно и не всё нужно называть словами.

Он поднял голову, его янтарные глаза смотрели в самую суть моей души.

— Я всегда рядом, Офелия, — тихо сказал он, поднеся мою ладонь к своей груди, к сердцу. — Ты не одна. Никогда.

Словно в ответ на его обещание, я почувствовала, как тяжесть на душе понемногу растворяется. Мы могли справиться. Вместе — мы могли. Эта мысль, простая и светлая, придавала мне сил. Мир казался чуть менее пугающим, когда рядом был тот, кто готов идти рядом, не требуя ничего взамен.

Лоренц, заметив, что я стала дышать ровнее, поднялся и подошёл к арке беседки. Выставил руку наружу, под дождь, позволив каплям скользить по коже. Они стекали по его ладони, будто считывали его волнение.

— Офелия, — сказал он, и в голосе его зазвучала новая нота — серьёзная, почти настороженная. Я сразу напряглась. Он перевёл на меня взгляд, и янтарь его глаз потемнел, как мёд в бурю. — Мне нужно сказать тебе нечто важное. Но ты должна решить — хватит ли в тебе сил услышать это.

Сердце сделало рывок, будто натянутая струна. Влажный воздух стал густым, будто всё пространство между нами затвердело, и теперь его приходилось преодолевать шаг за шагом.

— Говори, — произнесла я, скрывая дрожь. Если он что-то знал — что-то, что могло приблизить меня к истине, — я была готова. Даже если это будет ранить. Даже если мне придётся снова собирать себя по кусочкам.

Он медленно подошёл ближе и, неуверенно, словно в последний раз сомневаясь, потянулся к моей руке. Его пальцы были тёплыми, но дрожь в них выдавала волнение, которого он так старательно не показывал. Лоренц пытался заглянуть в мои глаза, но словно не мог решиться. Я видела, как внутренний узел в нём затягивается всё туже.

Он отвернулся, будто надеясь найти слова в пейзаже за пределами садового лабиринта. Там, за пеленой дождя, что-то мелькало — призрак прошлого, тень истины или просто его собственное отражение. Я подошла ближе, коснулась его руки и сцепила наши пальцы в замок. Он вздрогнул.

— Скажи, — прошептала я. — Пока я ещё могу слышать.

Он выдохнул. Не глядя на меня, но словно разговаривая с самой судьбой, прошептал:

— У императора… есть наследник.

Слова Лоренца сопроводил оглушительный раскат небес — будто сама природа подтверждала серьёзность его признания. Я вздрогнула и, не сдержавшись, прижалась к нему. Его тепло дарило мгновенное, обманчивое утешение, но взгляд я подняла с немым вопросом: что дальше?

Он молчал. И тогда я, едва отстранившись, достала из сумочки смятую фотографию — ту самую, что нашла под портьерой в Шато, в покоях императорской ложи, когда все уже разошлись и осталась лишь тишина, насыщенная смертью. Я не успела рассмотреть находку тогда — просто сунула её в сумку, будто предчувствуя, что время этой тайны ещё не пришло. Но утром… она лежала поверх всех вещей, как нечто, что само просилось быть найденным.