Книга Хризолит и Бирюза, страница 96 – Мария Озера

И в этот момент я поняла. Поняла выражение лица той девочки в кабинете философии. Её отчуждённый, надменный взгляд, холодная грация, за которой пряталась ранимая душа. Я вдруг ясно осознала: в ту минуту она, быть может, готова была бы обменять своё таинственное, недосягаемое положение на моё простое, лишённое притязаний и ожиданий существование. Только бы снова не быть одной.

— Её рисунки, Офелия… — прошептал Лоренц. — Это что-то невообразимое. Глядя на них… ты будто вдыхаешь тот воздух, слышишь те голоса, живёшь той болью.

Он тяжело вздохнул, как будто с каждым словом отпускал годами накопленную тяжесть. А потом посмотрел на меня. Янтарь его взгляда рассёк мой внутренний небосвод, и я медленно приподнялась. Коснувшись губами его щеки, я почувствовала привкус соли — не дождя, а переживаний, что катились по его смуглому лицу.

Мы оба закрыли глаза, будто пытаясь остановить мгновение. Поймать в ладони ту секунду покоя, которую нам даровало это затишье среди хаоса. Только здесь, под старыми арками беседки, в шуме дождя и шелесте травы, мы были просто двумя живыми людьми. Без тайн. Без лжи. Без трона.

Его руки мягко освободились из моих и обхватили моё лицо, заставляя склониться ближе, пока наши лбы не соприкоснулись. Его ладони скользнули вверх и распустили мои волосы — пряди упали на плечи, словно давно дожидались этого. Рядом с ним было уютно, как будто всё в мире наконец-то стало на свои места. Как будто я всегда была здесь. Я поймала себя на мысли, что не перестану этого повторять — я здесь, с ним.

Я чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза. Они были полны нежности — но не слабой, мимолётной — а глубокой, сдержанной, сильной. Такой нежности, которой редко удостаиваются. Лоренц не отводил взгляда.

— Теперь моя очередь благодарить тебя за то, что ты рядом со мной, Офелия? — с лукавой ухмылкой он поддел своим носом мой, словно играючи. — У тебя такие красивые пшеничные волосы…

Он провёл рукой по распущенным прядям, задержался на одной, поднёс её к губам и коснулся — так осторожно, будто боялся разрушить магию момента. Мурашки пробежали по моей коже, и я на мгновение прикрыла глаза, затаив дыхание.

Рядом с ним я была как под летним, ласковым солнцем — всё становилось ярким, живым, обнадёживающим. Но стоило этому свету исчезнуть, как на смену приходила луна — холодная, отстранённая, не дающая ответов. И именно луна, казалось, начала вступать в свои права.

— Сегодня утром уже арестовали пару человек в Нижнем городе, — проговорил Лоренц, слегка отстранившись. Я выпрямилась и облокотилась на деревянный столб беседки, вслушиваясь. — За оппозиционные высказывания. Против короны, разумеется. Совет уверен, что это дело рук «простого люда», не Верхнего города.

Он говорил спокойно, но в голосе чувствовалось напряжение.

— Отец был вне себя, когда получил письмо, — продолжил он, — но, увидев, что город не особо скорбит по поводу смерти Императора, немного остыл.

Он откинулся на спинку лавки, раскинув руки по обе стороны, как человек, который на мгновение хочет почувствовать тяжесть мира на плечах — и тут же избавиться от неё.

— Нам нужно как можно скорее устроить тот бал, о котором ты просила. Агнесс должна появиться в свете. Документы о переносе заводов уже подписаны — осталось немного, а эта новость должна приостановить процесс.