Книга Хризолит и Бирюза, страница 97 – Мария Озера

Я слушала его, чувствуя, как наше вчерашнее утро превратилось в сегодняшнюю бурю. И всё, что казалось простым, теперь звучало как игра на грани.

— А тот факт, что она девушка… — я запнулась, но всё же решилась закончить фразу, — разве это не осложнит её восхождение на трон?

Этот вопрос давно вертелся у меня на языке, и теперь, высказанный вслух, он будто повис в воздухе с тяжестью, которую невозможно было игнорировать.

Лоренц нахмурился, взгляд его стал задумчивым. Он медленно поднял глаза на меня — в них была неуверенность, как будто он искал в моём лице поддержку или хотя бы подсказку.

И вдруг на меня навалилась вся непомерная тяжесть этой внезапно возникшей задачи. Как будто буря, доселе бушевавшая во мне, наконец прорвалась наружу. Мысли путались, тревога росла, и в голове не было ни единого ясного ответа. Я надеялась, что у Лоренца, как у человека, привыкшего мыслить стратегически, вскоре найдётся план.

Я наблюдала за тем, как на его виске вздулась тонкая жилка — признак раздражённого напряжения. Он резко подался вперёд, положив локти на колени, сцепил пальцы в замок и опустил на них подбородок.

— Тут дело не только в харизме, — наконец сказал он, и голос его звучал уже иначе: твёрдо и продуманно. — Это вопрос стратегии. Без поддержки двора — никуда. Нам необходимо собрать союзников. Без них мы не сможем ни доказать её происхождение, ни обеспечить ей трон. Агнесс должна появиться не просто как наследница — она должна быть окружена щитом.

— Всё же безрассудно со стороны Императора спрятать дочь, а потом надеяться, что её с распростёртыми объятиями примет народ, — пробормотала я, не скрывая сомнения.

— Я не думаю, что он собирался умирать до того, как всё успеет устроить, — сухо отозвался Лоренц.

Я опустила глаза, почувствовав лёгкий укол стыда за сказанное.

— Да, ты прав… — призналась я.

Ветер усилился, растрепав мои волосы. Я тщетно пыталась пригладить их, но пряди упрямо путались между пальцами. Садовые фонари в лабиринте один за другим начали вспыхивать, бросая мягкий свет на узкие дорожки. Время неумолимо подталкивало нас к прощанию.

Лоренц заметил это, подошёл ко мне и мягко провёл рукой по моим волосам, заправляя выбившуюся прядь за ухо. Затем поправил пиджак, что лежал на моих плечах, и с лёгкой улыбкой сказал:

— Мы со всем справимся, зайчонок.

Я сощурила глаза в демонстративной обиде.

— И ты туда же!

Развернувшись, я прошла мимо него, высоко подняв голову, словно вырвавшись из плена собственных тревог и не желая больше чувствовать себя слабой. Я шла с чувством достоинства, хотя и воровато ловила в себе ожидание, что он пойдёт за мной.

— Офелия! Я пошутил! — донёсся его голос мне вслед, полный весёлого раскаяния. Я обернулась и увидела, как он бежит за мной, лицо его светилось беззаботной радостью, как солнечный луч, пробившийся сквозь грозовые тучи лабиринта. — Честно! Больше не буду!

Когда мы с Лоренцем вернулись на банкет, зал всё ещё был полон — будто никто и не задумывался покинуть его раньше времени. Неужели окружение императора в Верхнем городе действительно скорбело? Или же смерть правителя стала удобным поводом для новой охоты — на слухи, на должности, на власть?

Лица были словно маски: одни скорбные, другие слишком оживлённые, третьи сдержанно напряжённые. Каждый гость казался частью странной мозаики, в которой невозможно было отличить искренность от притворства. Говорили шёпотом и громко, в углах и в центре зала — о наследии, о реформах, о регенте. О моём отце.