Книга Северный ветер, страница 2 – Александрия Уорвик

Внутри все застывает. Я обращаюсь в слух, стараясь уловить малейший необычный звук. Мышцы, готовые к бегу, сводит напряжением, и все же я заставляю разум успокоиться, обратиться к тому, что я знаю, а знаю я следующее: запах слаб. Я достаточно далеко от темного ходока, и у меня есть время, но действовать придется быстро.

Когда я снова смотрю на лося, он уже отошел так, что шанс убить его с первого выстрела стал еще меньше. А подобраться ближе – слишком велик риск. Если животное сбежит, я его никогда не поймаю, а припасов на долгую вылазку не хватит. Дома сплошные сухари, а от вяленого мяса остались жалкие крошки.

Так что я не промахнусь.

Меняю угол, поднимаю наконечник повыше.

Выдыхаю – и разжимаю пальцы.

Стрела со свистом взрезает холодный воздух. Лось вскидывает голову. Поздно. Стрела попадает точно в цель, глубоко входит в теплую плоть и все еще бьющееся сердце.

Итак, мы с сестрой увидим завтрашний день.

Поспешив к нему, я проверяю, мертв ли он. Величественную голову венчают массивные, бархатные на ощупь рога. Большие влажные глаза смотрят невидящим взглядом. Нос мягкий, несмотря на пронизанный морозом воздух.

Последние лосиные стада исчезли десятилетия назад, а этот умудрился забрести обратно в наши земли. От бедняги осталась лишь кожа на искореженных костях, и я задаюсь вопросом – а когда он вообще в последний раз ел? В Серости мало что процветает.

Я быстро начинаю свежевать животное ножом, с которым никогда не расстаюсь – последним из папиных пожитков. Отделяю от туши исходящие паром куски мяса, укладываю их в сумку так плотно, как только могу. Шкуру пропитывает кровь, капает из мельчайших отверстий. Пахнет медью. Рот наполняется слюной, безжалостно ноет бездонная дыра, которой стал мой желудок. Время от времени оглядываюсь через плечо, осматриваю окрестности. Краснота неба сменилась голубым.

Над медной вонью все еще витает запах горна. Или он становится ярче? Сунув руку во вспоротый живот туши, я вырезаю очередной кусок и кладу его к остальным. Руки от кончиков пальцев до самых локтей покрыты горячей кровью.

Отделяю печень, и вдали раздается вой, от которого волоски на коже встают дыбом. Орудую ножом быстрее. Выпотрошив живот, я перехожу к бокам. На поясе у меня висит маленький мешочек соли, но он защитит меня лишь от одного темняка или, может, от двух, но маленьких. Вот только вой переходит в рев, такой близкий, что содрогаются деревья, и я вся цепенею. Сердце подскакивает и в мгновение ока обрывается, бешено колотится в панике, на гребне черной волны.

Время истекло.

Оглядев себя, понимаю, что вся покрыта кровью лося. Несмотря на отвращение темняков к соли – и даже той, что содержится в крови, – запах привлечет их внимание, ведь они питаются живыми, хлещут змеиными языками, высасывая жизнь из самой души.

Меня насквозь пробирает парализующий холод. Бежать. Бежать быстро и далеко. Но кровь…

Дергаными движениями растираю руки снегом. Не оттирается. Скребу сильней, неистовей, и ветер доносит до меня предупреждение о лесном пожаре, что говорит о надвигающейся опасности. Ничего не выходит. Снег смыл часть, но не то, что пропитало плащ и перчатки.

Одним движением сдираю с мокрого от пота тела тяжелый плащ, сдергиваю окровавленные перчатки. Стискиваю зубы, пронзенная болезненной дрожью. Ужасно холодно. Смертельно, если я не буду осторожна. Достаю сухую шерстяную тунику, в которую заворачиваю флягу с вином в сумке, грубыми рывками натягиваю через голову. Воздух, колючий, как осколки стекла, подстегивает движения. Клянусь богами, не для того я две недели шастала по бесплодной пустоши, чтобы помереть. Если я не вернусь с пищей, Элору постигнет та же участь.