Книга Черный крестоносец, страница 373 – Алистер Маклин

Публика словно обезумела. В облегчении, в безмерном восхищении этим живым полубогом люди ликовали, и хлопали, и вопили, и проливали слезы от смеха. Ну что за актер, что за искусник, что за великолепный мастер этот разетье! Подобного зрелища, несомненно, не видывал еще никто. В полном изнеможении Боуман прислонился к барьеру; в нескольких футах от него, с широкой улыбкой на лице, стоял Черда. Великолепному разетье пришел конец, о чем свидетельствовало отчаяние на его лице. Боуман вымотался не только физически, но и морально. Он просто не был готов и дальше сражаться за свою жизнь, не видел в этом никакого смысла. Бык тем временем уже опускал вооруженную острыми пиками рогов голову, готовясь к новой атаке, и трибуны в очередной раз притихли, замерев: какие еще невиданные чудеса сможет показать им этот чудо-герой?

Копилка чудес у героя окончательно иссякла. Вдруг в наступившей тишине Боуман услышал нечто такое, что заставило его обернуться и обвести трибуну недоуменным взглядом. Высоко над толпой зрителей и позади нее стояла Сесиль и исступленно махала ему рукой, ничуть не смущенная неодобрительными взглядами десятков людей вокруг, недовольных тем, что девушка посмела мешать выступлению такого великолепного мастера.

– Нил! – снова выкрикнула она, почти срываясь на визг. – Нил Боуман! Сюда!

Боуман подчинился. Бык уже приступил к решающему броску, но один только вид Сесиль вкупе с осознанием близости спасения подарили Боуману новый прилив сил, пусть самый короткий. Он перемахнул за барьер и оказался в безопасном пространстве кальехона ровно за две секунды до того, как разогнавшийся бык с грохотом врезался в доски. Боуман сорвал с себя колпак Пьеро, болтавшийся у него на шее, с апломбом нацепил его на заточенный рог, тот, что не застрял в древесине, бесцеремонно отпихнул в сторону изумленного Черду и устремился наверх, на самую высокую террасу трибуны, – так быстро, насколько позволяли его налитые свинцом ноги, – не прекращая при этом приветственно махать руками зрителям, которые спешили расступиться, освобождая ему дорогу. Толпа, хоть и сбитая с толку столь необычным поворотом событий, тем не менее устроила Боуману бурную овацию: все выступление этого разетье было настолько уникальным, что люди сочли этот взлет на трибуну за блестящее его завершение. Боумана их реакция не особо заботила. Мыслями его владело только одно: если люди достаточно быстро будут расступаться перед ним и смыкаться за его спиной, тем самым они, возможно, подарят им с Сесиль несколько жизненно важных дополнительных секунд форы в ходе неизбежного преследования. Достигнув вершины трибун, Боуман поймал Сесиль за руку.

– Я просто обожаю твое ощущение момента, – сказал он девушке.

Слова Боумана, в точности как и его дыхание, отдавали хрипом, свистом и спешкой. Повернув голову, он уставился себе за спину: Черда уже вовсю прокладывал в толпе борозду вслед за ним – в манере, ничуть не сулившей цыгану обилия новообретенных друзей. Эль Брокадор шел схожим курсом, пробираясь наверх под другим углом; Сёрля нигде не было видно. Не отпуская руку Сесиль, Боуман спустился по широким ступеням за пределы арены и вместе с девушкой поспешил прочь, петляя между загонами для быков, конюшнями и подсобными строениями. Просунув ладонь в одну из многочисленных прорех на своем дублете, он нащупал ключи от машины и достал их. Достигнув угла последнего домика, ранее послужившего им с Чердой раздевалкой, он сжал руку Сесиль покрепче и осторожно выглянул за угол, чтобы уже через секунду отстраниться, с досадой на выпачканном пылью лице.